Анна уже поняла, кто перед нею.

— Значит, ты действительно существуешь?

Голос собеседника стал хитрым:

— Ведь это каждый сам для себя решает. Но если ты видишь меня, почему бы мне не существовать?

— Тогда… почему я? Почему сейчас?

— Ты исполняешь предназначение своей матери. Ребенком она увидела вещи, которые помутили ее рассудок. Она молилась о спасении, но от ужаса произнесла слова молитвы гораздо более древней, чем собиралась. Эржебету услышали, и с тех пор душа ее была обещана мне.

— Опять она! — воскликнула Анна. — Везде оказывается, что она была первой, даже у дьявола!

— Я не жалуюсь, — возразил собеседник. — Ты гораздо более интересное приобретение.

— И что же было дальше?

— Я пришел к ней, сопровождал всю жизнь. Оберегал и охранял, соблазнял самыми прекрасными грехами. Но она упорно сопротивлялась. Хотя могла бы проявить уважение, все же я спас ее. Нет же, она молилась без конца, сдерживала неправедные желания. Надо сказать, не все всегда получалось, особенно часто она поддавалась грехам гнева и гордыни. А вот похоть усмиряла виртуозно, даже мне часто отказывала… Однако в итоге Эржебета умудрилась прожить достойную жизнь и даже помогала людям. Хотя, — со смехом добавил Черный человек, — надо признать, она делала это столь своеобразно, что никому в голову не приходило ее поблагодарить. Так или иначе, Эржебета доказала, что человек способен сам определить свою судьбу и изменить любые обстоятельства. Она ломала себя всю жизнь. Не давала воли чувствам. И сумела не выпустить наружу чудовище, которое родилось в ней в момент смерти сестер. Когда-нибудь кто-нибудь, поэтично настроенный, назовет это эффектом преломления…

— И раз мать не поддалась, ты решил забрать меня?

— Своим упрямством она изменила предначертанное. Я решил, что справедливо будет, если предназначение исполнишь ты.

— И я…

— Ты была податливым и способным ребенком, в отличие от Эржебеты. Ты безоговорочно приняла определенную мною судьбу. Даже не пыталась бороться. Незаметно, исподволь я отравлял твою душу, растлевал ее. Немного слукавить. Не сказать правды. Оборвать крылышки у бабочки. Исподтишка наступить кошке на хвост. К пятнадцати годам из очаровательной малышки я вырастил не менее очаровательное чудовище. А самое милое — ты всегда виртуозно скрывала свою сущность. Окружающие считали тебя доброй и сердобольной, тогда как ты только и ждала случая, чтобы начать убивать и распутничать. Кровь и разврат — вот твоя сущность, вот чем живет твоя душа.

— И что теперь?

Голос Черного человека был нежен и ласков:

— Теперь, моя дорогая девочка, ты — Высший вампир. Ты получила дар искушения и право преображения, а вместе с ними и вечную жизнь. Так ступай, заверши инициацию.

Анна выгнулась, завыла. Тело ее видоизменялось, вытягивалось, покрывалось блестящей шерстью. Руки превратились в когтистые лапы, лицо — в звериную морду.

— Великолепное существо. — Дьявол удовлетворенно кивнул пустым капюшоном. — Кошка. Черная кошка… иди, дочь моя. Докажи, что ты освободилась от человеческой сущности.

Зверь выскочил из комнаты, понесся по коридору, оглашая замок торжествующим воем, радуясь свободе.

Праздновать свободу Анна начала в детской комнате. Больше никакой любви. Лишь три трупика в луже крови.

Продолжила в покоях фрейлин. Никакой дружбы. Только истерзанные тела, разодранная плоть.

Завершила в комнате для слуг. Никакой ответственности. Одни только кровавые ошметки того, что когда-то было людьми.

Под утро вернулась к себе. Вылизывала шерсть, приводя себя в порядок после пира.

— Ты все хорошо сделала, девочка, — сказал Черный человек. — Я больше не нужен. Я ухожу, а ты живи по новым правилам. По законам ночи.

Владивосток, май 2012 года

Я судорожно соображал. Выстрелить первым? Револьвер вскинуть не успею, она меня продырявит быстрее. Снова тянуть время? Только это и остается. Хорошо, бабы любят поболтать. Попрощаться она решила. Нормальный мужик выстрелил бы мне в спину, и все дела. Но этим же драматические эффекты подавай…

Навесив на лицо выражение крайней растерянности и удивления, я стоял перед девушкой, держа кольт в опущенной руке. И очень надеялся, что Маша в порыве красноречия не обратит на это внимания.

— Жаль, — повторила она, целясь мне в грудь. — Очень не хочется тебя убирать, но приказ есть приказ.

За ее спиной в распахнутом сейфе горели какие-то бумаги.

— Архив Батори? — спросил я.

Маша кивнула.

— Неужели на СКДВ работаешь?

— Католической церкви не нужно, чтобы всплывала эта грязная история, — пояснила девушка. — И еще: сам знаешь, из Ордена чистильщиков живыми не уходят. Тебе так и не простили предательства. Извини, Иван. Если это тебя немного утешит: мне было с тобой очень хорошо…

Ее палец лег на спусковой крючок.

— Погоди, Маш! Скажи хоть, откуда ты?

— Сестра Мария, Конгрегация Сестер Непорочного Зачатия, — по-военному четко отрапортовала она. — Прощай, Иван.

Несмотря на серьезность ситуации, заржал я совершенно неприлично:

— Монашка?.. Непорочное зачатие?.. Это там тебя трахаться учили?

— Скотина! — взвизгнула девчонка и нажала на спуск.

Я же еще и скотина… За мгновение до выстрела рухнул назад, в падении вскинул руку, выстрелил в ответ. Левое плечо обожгло болью — чертова монахиня все же меня ранила. Сама девушка не проявляла признаков жизни. Я осторожно поднял голову, увидел стену напротив, забрызганную кровью и мозгами, — не промазал, значит. Маша сидела на полу, в глазах изумление, череп пробит. Даже сейчас красивая. Жалко…