— Не только Лью, — говорю я. — Он и я, мы хотим одного и того же.

— Лью мечтает про оседлый образ жизни, — говорит она. — Он жаждет жить в одном месте, засаживать землю вокруг себя. Его руки чешутца, чтобы начать работать на хорошей земле, ставить еду на стол, выращенную им самим, растить детей. Но это не для тебя. Ты не можешь быть связанной. Ты должна иметь возможность свободно расти. Чтобы летать.

Она смотрит на меня. Во всяком случае, я так думаю. На ее глазах надета темная повязка. Любая вспышка света — будь то солнечный луч, отраженный в воде, или металл под определенным углом - может отвлечь ее от виденья, так что она должна защищать себя. Она ждет. Как будто я должна што-то сказать. Может я и должна. Но я не могу думать как и што. Я медлю. Тупя. Моя голова все еще наполнена моими ночными снами.

Ауриэль надевает на голову шаль. Мои глаза направлены на шаль. Она темно красная. Цвета крови. Точно такого же цвета, как шаль в моем сне.

Кто-то умер и положен в яму во весь рост. Голова была закутана в темно красную шаль.

Я хотела бы, штобы она сняла ее. Тени мертвецов давят на меня. Я не вижу их. Но я чувствую их, они так близки ко мне, что мне трудно дышать.

— Мне приснился пожилой мужчина, — говорю я.

— Да, — говорит она. — Намид.

— Он дал мне лук, — говорю я.

— Да, — говорит она.

Мы идем по лагерю по дороге между палатками. Дождь превратил сухую землю в борозды по щиколотку.

Мы с ней прогуливаемся. Так она называет это. Она чувствует себя ответственной за этих людей. Потерянные души, так она называет их. Она встала еще до рассвета, разговаривая с гостеприимной общиной, уединенной компанией, с общинами здоровья и смерти и еще бог знает с кем. Она даже думает, что могла бы сама повести их на запад. Она ждет знака от света, от своих природных проводников.

— Они нуждаютца в лидере, — говорит она. — Эти люди не такие как ты, Саба. Они провели свои жизни в грязи, пресмыкаясь перед сильнейшими. Они верят, што они годны только для этова.

Это медленная прогулка. Ауриэль — это могущественное чудо. Они бросаютца к ней, чтобы поцеловать ее руки, прикоснутца к ее тунике. Она разговаривает с каждым, спрашивает об их детях, женах, о старухе с которой они путешествовали. На меня они смотрят мимолетом. Особенно с Неро, едущем на моем плече и Траккером, идущем рядом со мной. Но хотя бы в этот раз они не тыкают в меня своими амулетами.

Я оглядываюсь назад. Лью, Томмо и Эмми идут за нами по пятам, в двадцати шагах или около того. Ауриэль попросила, чтобы они оставили нас в покое, но у Лью также было что сказать. Он предупредил, што будет наблюдать за ней и он действительно это имел в виду.

Но смотреть-то было особо не на што. Первое, о чем я её попросила, разобратца с этим. Дать мне какого отвару или сделать кровопускание, а может прочесть чего по звездам, лишь бы она починила меня, штобы мы могли вернутца на западную дорогу. Она сказала, што так это не работает. Она сказала мне, что ты поймешь, когда будешь готова. После этого она ничего больше мне не говорила об этом.

У следующей палатки справа, сидят две размалеванные дамочки, наблюдая за происходящим вокруг. Та, что помоложе (пышнотелая) дергая струны, извлекает звуки из баньякса. Её подружка сидит на табурете, задрав юбку выше колен и курит трубку. Это красивая тетка, увешанная браслетами и ожерельями. На каждом пальце по кольцу. Наверное, с десяток колец и в ушах.

Они представляют собой странное зрелище в своих рваных пестрых нарядах на фоне людей в пыльной одежде. Словно сюда каким-то чудом занесло разноцветных птичек. Неро садится на плечо курильщицы и начинает резко хлопать крыльями.

— Ты можешь поверить в это, Мэг? — говорит она. — Он думает, што я ворона.

— Забудь про птицу, Лилит. Если глаза меня не подводят, перед нами так называемый Ангел смерти.
– Мэг откладывает свой баньякс в сторону. Пока она говорит это, осматривает меня сверху вниз, а потом добавляет. — Ты имела бы огромный успех в нашем бизнесе, Ангел.

Она придвинулась так близко, што я могла услышать ее запах. Пота и сладкой травы.

— Огромный успех, — говорит она. — То есть...потрясающий... только пришлось бы немного попотеть. Однажды я видела, как ты дралась. Я все еще мечтаю об этом. — Она наклонилась. Ее губу, накрашенные красным, касаютца моих. — Всегда хотела поцеловать девушку, за голову которой назначена цена, — говорит она.

— Цена, — повторяю я.

Лилит вынимает изо рта трубку.

— Разве не знала? О да, Кормчий хочет, штобы ты страдала. Если по чье-нибудь вине с Ангела смерти упадет хотя бы волос, то того несчастного линчуют, а вот если её живой и невредимой доставят в Воскрешение, то тому счастливчику достанется надел в Новом Эдеме.

— Кормчий, — говорю я. — Што еще за Воскрешение?

— Его логово, — говорит она. — Там в Новом Эдеме.

— Я не направляюсь туда, — говорю я.

— Я бы скрутила тебя и лично сдала бы ему на руки, штобы получить награду, — говорит она. — Но шлюхе теперяча не допускаютцв в Новый Эдем. Все эти воздержания да долг, не приносят никакого веселья. Я права, а, Мэг? Там нет место для таких, как мы.