И потом ещё долго никому не веришь. Николая я выбрала, наверное, потому, что ничего из себя не корчил, ничего не обещал, только всегда оказывался рядом, когда был нужен, всегда видел, что мне плохо, просто приходил и делал то, что необходимо мне или детям. Я вышла за него, ещё не любя, любовь пришла потом, а сначала были только нежность и доверие, и благодарность… Он и красив-то не был, обычный такой, работяга, двух слов за день не скажет. Но не приведи Бог никому, даже Ксанду, встать у него на пути, когда он защищал свою семью. Да когда за спиной у него — разъярённая ведьма. Они и не вставали.

Хорошо мы жили, дружно. Я только в этом браке поняла, что это значит, когда ты — ЗА мужем. То есть, когда между всем миром и тобой стоит он, муж, и это об его грудь разбиваются все непогоды, все проблемы, а ты его поддерживаешь… Галочка родилась, спокойная такая, улыбчивая. Ребята за Колей хвостом ходили, Юрашка на нём вообще верхом ездил, пока не вырос… Сколько я за Николашу Бога благодарила… Почему ты думаешь, что нельзя? Потому что я — ведьма?

Бабушка засмеялась и смеялась долго, прижимая внучку к боку. Отсмеялась и сказала:

— Не старайся выглядеть глупее, чем ты есть. Ничто в мире не появляется без Его ведома, мы, изменённые, веды, тоже часть Его плана. Говорят: рождение каждого человека — это ему подарок от Бога. А вот прожитая человеком жизнь — это его подарок Богу. И что уж это будет за подарок — зависит от человека. А слова «ведьма» и «ведун» происходят от слов «ведать», «ведает», а ещё — «ведёт». Не находишь? Ведёт тот, кому ведомо, куда.

И вообще — почему это я должна переживать и стыдиться того, что Бог создал меня такою, как есть? Это значило бы противиться Его воле. Наоборот — я благодарна Ему… за всё. Он простит свою глупую дочь, что роптала и плакала, Он знает, что по-другому мы не умеем, и что в конце концов всё поймём.

Дальше что? Валентина сразу после школы сбежала с твоим отцом, восемнадцати ей ещё не было, Юрик пропал в то же время, почти вслед за ней, остались мы с Николашей да Галочкой-семиклассницей… Он переживал за ребят, будто сам их родил. И за меня страдал. Да всё молча, молча… А ведь и постарше меня был. Как я его ни берегла, но у каждого на земле свой срок. Году не прошло, похоронили мы его. Галочку я одна подняла, выучила, замуж выдала. Всё у неё слава Богу. Только дома редко бывают, всё по заграницам что-то строят, вот и сейчас они там…

Так что не могла я Ксанда не узнать. Даже стоя к нему спиной.

…Луна давно уплыла на запад, свечи оплавились, и длинные языки их пламени неспокойно метались от врывавшегося в открытое окно предутреннего ветра — того и гляди, погаснут. В комнате стало почти светло. Всходящее солнце подожгло и расплавило глядевшие на восток окна городской окраины, казалось — в них бушует пожар…

— А не пора ли уже и вздремнуть немного? — предложила бабушка и подула в слипающиеся глаза внучки. — Спи, спи, спи-поспи, крепкий сон к тебе приди…

Укрыв заснувшую девочку своей шалью, Мария Семёновна… Марийса-хиз-Аххар медленно шла от свечи к свече, собирая пламя в ладонь. Спать? Не сегодня. Сон для неё — немыслимая роскошь.

Проходя мимо зеркала, она бросила взгляд на отражение и поправила наведённый облик, чтобы у внучки не возникло вопросов по поводу бабушкиного самочувствия. Как и не были, пропали и бледность, и тени вокруг глаз, и впалые щёки округлились и налились ровным румянцем… И лишь глаза смотрели тревожно и сумрачно.

Чистая поверхность зеркала затянулась туманной дымкой, сквозь неё потянуло — теперь и Марийса ощущала это — неприятной, до мурашек по коже, стынью. Как она раньше не замечала, до чего мерзко ЕГО присутствие… Махнув рукой, она отказалась от разговора, и зеркало вновь засияло чистотой. Всё сказано, Ксанд, всё сделано, ничего не вернуть, не исправить.

Приближался сентябрь, и повсюду открылись школьные базары. Бабушка водила туда внучку не столько за покупками, сколько для тренинга, потому что страсти у прилавков кипели порой нешуточные: вроде бы в продаже было всё, что необходимо, но почему-то всем и всего не хватало. Энергии выплёскивалось в пространство немеряно, и тёмной, и светлой, о чём Миль и высказалась, вертя головой по сторонам.

Бабушка рассеянно поправила её, идя вдоль стендов с образцами тканей и проводя по ним кончиками пальцев:

— Ошибаешься. Не бывает энергии злой или доброй. Есть только она сама — у добрых и у злых, они используют её для того или другого. Отними у злодея силу — что от него останется? Пшик. Отними силу у доброго — что он сможет? Ничего. Солнце, знаешь, светит всем поровну. А какая силища! И, раз человек разбрасывается силой, значит, это избыток, и дать ей раствориться в пространстве — расточительство. Приходила ко мне горюющая женщина, втайне от себя самой желавшая умереть. Я отняла силу у её горя — она смогла жить. Правда, мне пришлось немножко подтолкнуть её, надоумить, но зато она выкарабкалась. Я же не виновата, что они приходят ко мне, только когда им плохо. Я не вмешиваюсь, когда они сходят с ума от счастья. Хотя это тоже не идёт им на пользу. Но если я буду поблизости — не откажусь принять от щедрот.