Шрифт:
— Вот этот? И чем он провинился?
«Он об меня сегодня все глаза обмозолил. Пустяки, конечно, но неприятно».
— Одну минуту, всё выясним, — поискав официанта глазами и не найдя его в зале, Рольд поднялся и пошёл к стойке. Бармен тут же наклонился к нему, что-то показал. Они коротко переговорили, и скоро Рольд вернулся к столу, сел и тоже стал разглядывать Миль — она старательно смотрела по сторонам, памятуя о свойствах его взгляда — потом спохватился:
— Совсем забыл, зачем ходил. Не сердись на парня, он тебя не сдаст, просто не мог понять, ты это или не ты, — он протянул Миль её собственный портрет. А ведь и верно, будь у парня другие мотивы, он бы её и заметить не смог — «Недотрога» бы не позволила. — Признаться, я и сам с трудом тебя узнал. Очень уж ты изменилась за такое короткое время.
Короткое? Ну, для кого как… Девчушка с портрета смотрела из прошлого весело и открыто, ещё не зная, что её ждёт…
«Сам же сказал — не похожа я на этот портрет».
— Не так сильно, чтобы совсем не узнать. День-другой… ну, чуть дольше… Подкормить, подлечить… отмыть… и сходство появится.
«Ты думаешь?» — Миль пропустила мимо ушей подколку насчёт «отмыть».
— Контролю так неймётся тебя найти, что он понатыкал твои портреты на каждом углу. Я не спрашиваю, с какой стати. Но если бы мои портреты так же улыбались со всех сторон, я бы не дрых на виду в людном месте.
«Да я здесь просто мужа жду. Ну, задремала».
— Жди. Сколько угодно. Только давай дремать ты будешь в безопасном месте под присмотром моих ребят. Та комнатка, где вы ночевали в прошлый раз, тебя устроит?
В вечерней темноте за его спиной уже зажглись огни… целая галактика огней. И он был прав. Хотя Миль и могла сидеть здесь совершенно спокойно — люди есть люди, кто-то что-то где-то кому-то ляпнет и даже не заметит, что кого-то подставил. Бережёного, как говорится, и Бог бережёт. Да и спать сидя… конечно, можно, но полноценного отдыха такой сон почти не приносит. Зато приносит затёкшие руки-ноги-спину и некоторое отупение.
— Ну, вот и славно. Доллис тебя проводит… А хотя, нет — может, чуть попозже, — внёс он поправку, глядя на сцену: там, залитая радужными лучами подсветки, сияя улыбкой, стояла Доллис, хорошенькая, как никогда. Уж её-то индикатор, когда придёт пора, станет, несомненно, белым… — Вообще-то, как ты знаешь, это довольно надолго. Устала? Если хочешь, могу сам тебя проводить.
Нет — покачала головой Миль: Доллис стоило послушать, пела она замечательно. Вот она низко наклонила голову, слушая вступление… Вот снова взглянула в зал — от улыбки не осталось и следа — и начала своим дивным, с неподражаемой хрипотцой, голосом:
Мой мотылёк живёт в ночи И не летает днём. Кружит над венчиком свечи, В которую влюблён… Его признанья горячи, Верна его любовь… Но мёд любви его горчит И отравляет кровь. На свете тысячи других, Красивей и стройней. Но он в мерцаниях своих Танцует только с ней. Бессилен пламенный полёт Любимую согреть… — Но для неё лишь он поёт И счастлив умереть. Сгорает белая свеча, И, плача, дарит свет, А он взлетает, трепеща — Хоть будущего нет — Чтоб умереть в который раз, Когда я — не со зла — Сожму бестрепетной рукой Горячие крыла…Миль удивилась. Что-то Доллис начала не со своих любимых песен… А та, кивнув музыканту, объявила:
— «Прощай», — и продолжила:
Огонь, что теплился в груди Моей, навек угас. Тебя, увы, мне не найти, В толпе не встретить глаз, Что обо мне грустят в ночи — Хоть плачь, хоть бейся, хоть кричи! — Мой Бог, какой конец Потерянных сердец.Зал притих, даже в кухне ничем не звякали. Теперь музыка лишь чуть подыгрывала, оттеняя голос:
Огонь, что тлел в моей груди, Угас, навек угас. И нам не встретиться уже Хоть раз, хотя бы раз. В душе надежды больше нет, Погас её прекрасный свет… Ах, Боже мой, какой конец Потерянных сердец.Замечательно-то замечательно… Но как-то слишком грустно для пятнадцатилетней. Обычно Доллис чередовала минор с мажором, раскачивая публику, не давая залу ни особенно печалиться, ни слишком развеселиться. Но не сегодня. Не слушая отдельных выкриков с просьбами о той или иной песне, она оборачивалась к музыканту, тот в ответ кивал, и песни следовали одна другой задумчивей.
На нитях серебряных, длинных и тонких, Хрустальные звёзды свисают с небес… Тихонько качает их ветер бессонный, И звёзды печально звенят в фа-диез… А может быть, в ре… Но, конечно, в миноре… Летит, осыпается чудо-пыльца… На плечи, на душу, на радость, на горе… …Сегодня в опале, а завтра в фаворе… …На судьбы, на мысли… ресницы… сердца… Летит, осыпаясь, мерцающий звон… И кто-то погублен… А кто-то — спасён…