— Он не случайно здесь появился.

— Кто?

— Виталий. Я… у меня были подозрения, он совсем не похож на бомжа, к тому же… ах, что говорить…

— Так эту записку написал Виталий?

— Вне всякого сомнения. — Платонов подкатил кресло к шкафу и достал тетрадь. Обычная ученическая тетрадь в двадцать четыре листа. Открыл ее и протянул мне.

«Что купить?» — прочитала я. Далее другим почерком перечень продуктов. Ниже опять той же рукой: «Починил кран». Конечно, я не графолог, но почерк очень похож на тот, которым написана записка. Платонов взял авторучку и написал на чистой странице: «Это Виталий». Почерк у него был своеобразный, красивый, со множеством завитушек, он разительно отличался от того, каким была написана записка.

— Убедились? — вздохнул старик, отбрасывая тетрадь.

— Допустим, это Виталий, — кивнула я. — С ним можно поговорить? Я хотела сказать, задать пару вопросов.

— Его нет, — покачал головой Платонов и как-то странно передернул плечами. — Он исчез. Ушел вчера вечером и больше не появился.

— Такое раньше бывало? — вздохнула Анна.

— Никогда. Из дома он уходил только по делам. И всегда возвращался вовремя. Я ведь без него совершенно беспомощен, о чем ему прекрасно известно. А вчера он ушел, ничего мне не сказав. Я даже не заметил, когда это произошло. И он до сих пор не вернулся. С ним что-то случилось. Без сомнения, с ним что-то случилось. — Голос его звучал как стон, я была уверена, он сейчас заплачет. Мою недавнюю подозрительность сменила жалость.

— Может быть, позвонить в милицию?

— Бесполезно. Они начнут поиски через три дня. Виталий бездомный, у него даже паспорта нет, кому нужно его искать. Они отмахнутся от меня, как от назойливой мухи.

Эти слова вновь возродили мое недоверие.

— Виталий бездомный?

— Я же вам говорил, он бомж.

— Но каким образом он оказался в вашем доме?

— Год назад зимой позвонил в калитку. Был страшный мороз. Я его впустил. В то время я жил один, по хозяйству помогала соседка, с остальным кое-как справлялся сам.

— И вы впустили его в дом? — не поверила я.

— В доме в тот момент была Валентина. В случае чего могла позвонить в милицию. В конце концов, это был акт человеколюбия. На улице стоял страшный мороз, а он практически босиком, в драном пиджаке.

— И он остался у вас?

— Не сразу. В тот день он отогрелся, мы нашли ему кое-какую одежду, накормили, конечно. Вечером он ушел. А через некоторое время появился опять. С воспалением легких, едва живой.

— И вы оставили его у себя?

— Сначала он жил в пристройке позади дома. Там отдельный вход, то есть ночью я чувствовал себя в безопасности. Я был уверен, что по весне он уйдет, но он остался. И я, признаться, был рад этому, потому что привык к нему, да и вообще…

— Он вам что-нибудь рассказывал о себе?

— В подробностях — нет. Я знаю, что он отбывал наказание за кражу.

— И несмотря на это… — не поверила я.

— Его откровенность мне импонировала. Ему ведь ничего не стоило соврать, я бы все равно не смог проверить, а он сказал правду… если это, конечно, была правда, — пробормотал Платонов. — После освобождения его обокрали на каком-то полустанке, родственников у него не было… В общем, он стал бомжом.

— А что вас насторожило в его поведении? — не унималась я. Личность Виталия теперь очень меня интересовала.

— Он был безусловно образованным человеком. На банального вора совсем не походил. Мы, конечно, не могли полноценно общаться, но… вы же понимаете: глухонемой вряд ли мог получить высшее образование, а он многие вещи прекрасно понимал и знал то, что далеко не всякому…

— Вы же сами только что сказали, что не могли полноценно общаться.

— Да, но он был прекрасным помощником, мог работать с текстом. А потом, я же видел, с какой жадностью он читает книги. И какие книги. Однажды я его застал с томом Цицерона в руках, вот он, на полке. Можете сами убедиться, на латыни.

— А вам не пришло в голову, что появление здесь бомжа по меньшей мере странно? За такими заборами, как правило, живут люди, далекие от христианского милосердия. Вряд ли они охотно кормят бомжей, скорее собаку спустят.

— Здесь живут вполне нормальные люди.

— Но пришел он именно к вам?

— Теперь и я прекрасно понимаю, как не случаен был его выбор.

— Очередной глухонемой появляется в нашем рассказе, — с улыбкой сказала Анна. Было непонятно, иронизирует она или просто констатирует факт. Я нахмурилась, переводя взгляд с нее на Платонова. Руки старика вновь нервно задергались, он вздохнул, посмотрел на них и сунул под плед. — Вы считаете его Хранителем? — все с той же улыбкой спросила Анна.

— Н-нет, — помедлив, ответил он. — Нет. Иначе в записке нет смысла. Зачем ему предостерегать вас от самого себя?

— Чтобы напугать, к примеру, — пожала я плечами.

— Нет, я не думаю, что он Хранитель. Скорее уж напротив… В любом случае мы, сами того не желая, привели в движение некие силы.

Мы ждали, что он еще скажет, но он молчал, и я переспросила:

— Некие силы?

Он кивнул, раз, другой.

— Да. Долгое время никто не проявлял интереса к определенным вещам, и чье-то внезапное любопытство их насторожило. Вспомните, глава из Пятого Евангелия долгое время спокойно хранилась в монастыре, но вдруг все пришло в движение. Смерти, пожары. То же самое произошло в следующий раз, когда икона оказалась в церкви Вознесения. До поры до времени все тихо, и вдруг… какой-то толчок. Что-то их напугало, они почувствовали угрозу и начали действовать.