– Хорошо, – после долгой паузы произнес офицер, глядя на лежавший перед ним «презренный металл», – я довезу его до Харбина. Но только после небольшой проверки. Даю слово офицера!

– Какой проверки?! – вскинул брови Пасюк.

– Обычной. Люди, они разные бывают, но есть либо порядочные, либо изрядные сволочи… – усмехнулся чех и принялся неторопливо набивать монетами кожаный мешочек…

Родион молча смотрел на высокие казармы, сложенные из красного кирпича, на стоящих вдоль стен казаков в синих монгольских халатах, но фуражках с желтыми околышами, с погонами и лампасами того же цвета. В глаза сразу бросился почти идеальный порядок и чистота – да любая железнодорожная станция в его времени была намного грязнее.

За оконным стеклом прошел Пасюк в сопровождении двух рослых чехов, что держали в руках винтовки с примкнутыми штыками. У Родиона засаднило на сердце, и он тяжело вздохнул.

«Жалко Сан Саныча, но он сам выбрал свою судьбу. Заигрался в казачество, вот и получит по самое не могу. А мне незачем – добраться бы до Харбина, золотишко на первое время есть. А там концерты пойдут, в Америку переберусь – джаз в моду входит, вот я им и сбацаю, враз челюсти отвесят. И слава такая пойдет, а с ней и деньги!»

Артемов хладнокровно отвернулся от окна и уселся на мягкий диван, закурил папиросу и предался мечтаниям, которые становились с каждой секундой все радостнее…

– Вам жалко своего спутника?

Напротив уселся чешский капитан, сочувственно глядя в лицо. Родион скривил губы – помочь Пасюка нельзя, себя только погубишь. Вот пусть Сан Саныч и огребается, он свое пожил. А перед ним весь мир открыт, и он получит вскоре свою малую толику славы и денег – те же самые чехи его, разинув рот, слушали, внимая музыке и пению. А Пасюк? Да что Пасюк – своя рубашка ближе к телу!

– Да нет, наверное… – глухо произнес Родион. – Мы с ним мало знакомы. Тем паче он большевик, а они – сволочи изрядные!

– Как и вы, молодой человек?

Словно этого и ожидая, офицер зло улыбнулся, и от этого оскала воздушные замки, сотворенные Артемовым в мозгу, рассеялись как дым, как мираж. Мир из розовых цветов стал превращаться в черный, душа забилась в пятки и стала скулить от страха, и одновременно зачесалась поротая задница, предчувствуя недоброе.

– Музыкант вы хороший, – с той же странной улыбкой произнес чех, – талантливый, даже гениальный. Я бы довез вас до Харбина, вот только проверку вы не прошли…

– Какую такую проверку? – пискнул Родион, сжимаясь от предчувствия надвигающейся катастрофы.

– Он отстаивал вас до последнего, не жалея себя. А вы… Никогда не торопитесь стать сволочью, за вас это с охотой сделают другие! – чех закончил говорить так, будто плюнул с брезгливостью, а затем громко приказал, обращаясь к трем солдатам, что стояли в вагоне:

– Живо передайте этого поганца русским, пусть они сами с ним разбираются!

От такой подлянки судьбы Родион остолбенел, но внутри, как тогда в Шимках, заклубилась ярость, и выплеснулась, когда здоровенный солдат протянул к нему свои руки.

– Ки-йя!

– Ох…

Здоровяк согнулся от боли в три погибели, получив пинок носком туфли по самому чувствительному для всякого мужчины месту, неважно какой бы он ни был национальности.

– Пся крев!

Первая победа Артемова над «братушками» оказалась и последней, к тому же «пирровой» – ругательства двоих чехов оказались намного эффективней японского боевого возгласа: Родион был нещадно избит, из него вытряхнули всю золотую наличность и с громким смешком вышвырнули из тамбура прямо под ноги стоявших рядом с вагоном унгерновцев.

– Держите еще одного большевика, на пару к первому!

Падение оказалось чувствительным – это не на татами падать. Нос он себе расшиб капитально: из него хлынула кровь.

Артемова рывком подняли на ноги, и он увидел перед собой расплывшуюся в розовом тумане усатую мордяху казака, изрядно разившую ему в лицо застарелым перегаром. На серебряных погонах в линейку растянулись по паре маленьких звездочек.

– Ну что, краснопузик, дождался? – радостно осклабился хорунжий в новом синем халате, а Родиону захотелось немедленно закусить огурцом от такого приветствия – запашок от того шел прямо убойный, но мозг уже включился в работу, и нашел, как ему показалось, самый приемлемый вариант.