Шрифт:
Сильный удар приклада в плечо оказался той соломинкой, что согласно поговорке сломала хребет верблюда – Пасюк ничком рухнул на снег без сознания, прижимая к груди винтовку…
Родион Артемов
Никогда парню не приходилось так страшно в жизни – взирать прямо в лицо смерти, в виде дула винтовки и подернутых безумием глаз красноармейца, было жутко.
Ему казалось, что он видит бесконечно кошмарный сон, и стоит только прогнать его, как проснется дома в мягкой постели, а мама позовет его есть горячие мясные пироги с капустой, в которых главным объедением он считал не начинку, безусловно вкуснейшую, а подрумяненную выпечку из слоеного теста – куда там вокзальным чебурекам.
Стоит только закрыть глаза, и он уснет, и не будет этого липкого, дурно пахнущего страха, а проснется уже у себя дома. Вот только закрыть свои глаза Родион не успел…
Швак!
Голова красноармейца лопнула спелым арбузом, и вся мякоть вывалилась прямо в лицо закричавшего изо всех сил Артемова, и тут же сверху рухнуло тело бойца, который так и не стал его убийцей. Родион закричал от охватившего его ужаса и лишился чувств…
– Вашбродь, ты как?!
Сильные руки подхватили его, крепкая шершавая ладонь легонько хлопнула по лицу. И тут же другой голос, властный до жути, громко спросил, будто скомандовал:
– Что с прапорщиком, Лифантьев?!
– Сомлел их благородие. Истязали его крепко, и даже по нужде не развязывали.
– В опаске держались красные, нашего брата казака они до жути бояться стали! В Шимках с подъесаулом на пару пятерых побили насмерть голыми руками и еще нескольких покалечили. И сейчас его командир пятерых застрелил, ни одного промаха не сделал!
– Никак раньше призы императорские стяжал?!
– Думаю, ничем не хуже нашего бывшего командира полка Войлошникова, что на Олимпийских играх серебряную медаль заполучил. Пулеметчика в голову завалил, этого тоже – прапорщик теперь его всю жизнь поить водкой должен, от неминучей смерти спас!
«Я жив? Но тогда кто тут прапорщик? Неужто они меня так именуют?» – первые мысли Родиона были очень далеки от родного дома и вернулись в это жуткое прошлое, которое для него теперь стало настоящим.
Он хотел поправить разговаривавших, сказать им, что подхорунжий, а смог только едва пошевелить губами. И тут запах свежей пролитой крови ворвался ему в ноздри и желудок стал колом.
– Ох-ма!
Вырывало его долго и качественно, мучительно, чуть ли не наизнанку, а когда прошел последний приступ, Артемов почувствовал себя полностью обессиленным.
– Эко тебя скрутило, вашбродь, – голос казака звучал участливо. – Ты, паря, держись, щас мы тебя подотрем, штаны чистые есть, переоденем. Да и обувку вам сменим, больно ваша худая – такие только ратники ополчения в войну носили. Красные с тебя унты содрали?! На, испей, поможет. Взвар облепиховый, всегда с устатку помогает, особенно раненым. Дюже кровушку хорошо по жилам гоняет!
Горлышко ткнулось прямо в губы, и Родион, так и не открыв глаз, сделал несколько глотков – питие оказалось холодным в меру, сладко-кислым и довольно приятным.
Крепкие руки живо делали с ним то, к чему бы он сам никогда не прикоснулся. Раз – и загаженные шаровары с исподним были содраны. Два – его подтерли колючим снегом и какой-то тряпкой.
Три – и через минуту его переодели уже в сухое и теплое белье, переобув заодно ноги. Четыре – мокрая тряпка тщательно прошлась по его лицу, разлепив глаза, залитые чужой кровью и выбитыми мозгами.
Родион, находясь в беспомощном положении и чувствуя неимоверную слабость в своих коленях, подумал, что странные эти казаки: никаких насмешек над ним не чинили, не брезговали, все делали просто и легко да еще под руки держали, чтобы не упал.
Артемов раскрыл глаза, чтобы посмотреть, наконец, на своих спасителей, и впервые за эти три кошмарных дня подумал с немалой гордостью, будто отринув прежние мысли.
«А ведь правду говорят – слава богу, что мы казаки!»
Бывший атаман Никольской станицы вахмистр Алексей Бобков
Бело-грязное весеннее покрывало расстилалось перед его глазами на многие версты, прерываемое зелено-серыми лесными делянками, да посередине горной котловины высилась крутая сопка, словно выскочивший на коже зловредный чирей.
Приезжали в Тунку до войны ученые люди, вот один из них, в пенсне со стекляшками круглыми, с козлиной бородкой, пояснил ему, что та горушка и не сопка вроде, а потухший вулкан. Сиречь огнедышащая гора, из которой раньше вырывались клубы дыма и пламени, извергалась раскаленная лава, сжигающая все на своем пути.
На казака такое заявление подействовало оглушающее. Он порылся в памяти, не говорили ли что по этому поводу в станице, но ничего подобного не пришло в голову. Да и хонгодоры, что к подобным вещам, что символизировались у них с Бурханами, относились весьма трепетно и хранили в памяти родов веками, припомнить столь чудовищных сотрясений не могли. А потому Бобков осторожно спросил у профессора, когда сие было в последний раз, и следует ожидать новых потрясений.