Наши шаги гулко разносились по длинным коридорам, я постепенно возвращалась в реальность из розового ватного мира грёз, и начинала понимать, где мы находимся. По крайней мере, в каком времени.

— Может, давай я буду держать факел, а ты обнажишь шпагу? — предложила я. — Нам всегда надо быть начеку. И кстати, в каком году тебя ударили по голове? (Это был один из тех вопросов, которые Лесли записала мне на листочке, чтобы я задала их, когда позволят гормоны.)

— Я вот тут подумал, что как-то всё странно получается — я признался тебе в любви, а ты мне — нет, — сказал Гидеон.

— Неужели?

— По крайней мере, не на словах. Не знаю, можно ли это засчитать как признание… Т-с-с-с!

Я вскрикнула, потому что дорогу нам перебежала толстая тёмно-коричневая крыса, она вела себя так, будто нас тут и в помине не было. При свете факела в её глазах сверкнули красные огоньки.

— А мы с тобой от чумы привиты? — спросила я и ещё крепче сжала руку Гидеона.

Комната на втором этаже, которую граф выбрал для своего кабинета, была маленькой и очень скромной. Великий Магистр ложи хранителей бывал в ней лишь только, когда изредка оказывался в Лондоне. Одну стену занимал огромный шкаф, доверху забитый книгами в кожаных переплётах. Перед ним стояли два кресла и стол. Для кресел и штор использовали одну и ту же ткань. Больше мебели в комнате не было. За окном вовсю сияло сентябрьское солнце, но в камине уже потрескивал огонь. Из окна виднелся внутренний дворик с фонтаном, он сохранился и до нашего времени. Подоконник и письменный стол были завалены листами бумаги, перьями, гербовыми свечами и книгами, из которых получались целые башни. Если бы хоть один фолиант сорвался вниз, он обязательно опрокинул бы несколько чернильниц, которые бесстрашно и доверчиво примостились среди всего этого изобилия. Комната была маленькой и уютной, в ней никого не оказалось, но когда мы вошли, мне почему-то стало не по себе.

Меня привёл угрюмый секретарь, на голове которого красовался парик `a la Mozart. Секретарь сказал:

— Граф не заставит вас долго ждать, — и закрыл за мной дверь.

Мне не хотелось разлучаться с Гидеоном. У него же, напротив, настроение было превосходное. Он производил впечатление человека, который не раз бывал в этом месте и отлично знает все входы и выходы. Передав меня секретарю, Гидеон сразу же куда-то исчез сквозь другую дверь.

Я подошла к окну и выглянула во дворик.

Всё вокруг было мирно и спокойно, но меня не покидало неприятное ощущение того, что я здесь не одна. Может, кто-то наблюдает за мной через дырку в стене, которая есть за книжным шкафом?

А может быть, обратная сторона зеркала, висящего над камином, прозрачная, как в кабинете для допросов в полицейском участке?

Какое-то время я неловко стояла посреди комнаты, но потом мне пришло в голову, что если я и дальше буду вести себя так скованно, невидимые наблюдатели наверняка поймут — их рассекретили. Поэтому я взяла с подоконника первую попавшуюся книгу и раскрыла её на первой странице. Marcellus, De medicamentis. Ага. Какой-то Марцеллус, наверное, разработал необычные способы лечения, которые и описал потом в этой книге.

Я остановилась на том месте, где приводилось симпатичное описание болезней печени. Чтобы излечиться, достаточно было просто найти зелёную ящерицу, вынуть из неё печень, завязать её в красный платок или от природы чёрную ткань (от природы чёрную? Это как?) и привесить платок или чёрную тряпочку к правому боку больного. Затем ящерицу следовало отпустить, сказав ей на прощанье: «Ессе dimitto te vivam…», и ещё какие-то латинские слова, и тогда печень снова станет здоровой. Вот интересно только, как эта ящерица могла бы убежать, лишившись предварительно печени? Я захлопнула книгу.

У этого Марцеллуса явно не все дома. На верхушке другой стопки лежала книга в тёмно-коричневом кожаном переплёте. Она показалась мне очень толстой и тяжёлой, поэтому я не снимала её со стола, а развернула прямо там. «О демонических творениях разного рода, а также о том, какую службу они могут сослужить магу и тайноведу» — было выведено золотыми буквами на обложке книги, и хотя я не считала себя ни магом, ни тайноведом, я с любопытством раскрыла её где-то посередине. С картинки на меня глядел страшный пёс, а под ним было написано, что это Жестан, демон горы Гиндукуш, приносящий болезни, смерть и войны. Этот Жестан с первого взгляда не вызвал у меня доверия, и я быстро перевернула страницу. На следующем листе меня ждала странная мордочка с чем-то вроде рогов на черепе (как у клингонцев из «Стар трека» [44] ). Я с удивлением уставилась на это изображение, но тут клингонец опустил веки и вылетел с листа, как дым из трубы. Он быстро стал трёхмерным, и вот уже передо мной кружило странное существо в красной одежде. Оно поглядывало на меня сверху вниз горящими глазами.

— Кто осмелился вызвать великого и могущественного Балберита? — грозно воскликнул клингонец.

Я, конечно, немного струхнула, но собственный опыт подсказывал мне, что несмотря на устрашающий вид и проклятия, которые они порой изрыгают, на самом деле привидения даже пылинки с места сдвинуть не в силах.

Мне очень хотелось верить, что этот Балберит — простое привидение, хранящийся в книге портрет настоящего демона, а сам демон давно уже канул в лету.

— Никто тебя не вызывал, — вежливым, но довольно спокойным тоном ответила я.

— Балберит, демон лжи, великий герцог преисподней! — гулким голосом представился Балберит. — Именуемый также Болфри.

— Да, здесь об этом написано, — сказала я и снова заглянула в книгу. — А ещё ты умеешь исправлять голоса певцов, — какой замечательный талант. Хотя это, кажется, непросто, сначала надо сказать какое-то заклинание на вавилонском языке, а потом ещё и принести жертву, можно что угодно, главное — живое.

Да что там, это пустяки по сравнению с тем, что нужно было совершить для того, чтобы металл превратился в золото. Тут Балберит, кстати, тоже мог помочь. Сихемиты, не знаю, правда, кто это такие, но они молились об этом Балбериту. А затем в Сихем пришли Яков и его сыновья и «жестоко уничтожили всех жителей Сихема». Вот так, всех до единого.