На дорожку парка легли острые блики света, лившегося из окон виллы, отодвигая стену мрака за границу деревьев. На пересечении со стволами полосы света надламывались и искривлялись, образуя длинные, широкие тени.

В машине было темно. Только на приборном щитке горели тревожным гранатовым огнем сигнальные глазки, в свете которых я мог видеть темный силуэт девушки, сидевшей рядом.

Вилла Садора находилась вдали от шумных городских улиц, в предместье столицы, где протянулись широкие лесные полосы, отделявшие Шаолинсеу от жаркой, высушенной солнцем степи, раскинувшейся далеко за побережьем океана. Здесь едва ли насчитывалось с десяток небольших поселков и городков, в которых жила местная знать.

Сегодняшний день, проведенный с девушкой, отложил в моей душе неизгладимый отпечаток, и во многом это было связано с Кунти. Чем больше я узнавал эту девушку, тем больше она восхищала меня своей простотой, искренностью, глубоким умом и искрометной жизнерадостностью. Но ум в ней был, пожалуй, главным качеством. Рядом с этой девушкой мне было удивительно легко, и в то же время меня не покидало странное чувство тревоги, словно я ждал от нее чего-то непредвиденного.

Мы танцевали в уютном полумраке танцзала, наверное, самого шикарного в столице. Потом долго бродили по городу. Реклама шумно зазывала посетить Дома зрелищ, где шла премьера нового фильма, и я предложил Кунти сходить в кино, обоснованно полагая, что именно так следует ухаживать за гивейской девушкой. Не выразив особой заинтересованности, она все же согласилась, и мы вошли с ней в темный и душный зал, заплатив перед этим несколько розовых бумажек человеку на входе.

Сюжет фильма был до смешного примитивен. Мы с Кунти сидели в жестких креслах, глядя на большой экран, где мелькали иллюзорные картины в объемной трехмерной пластике. Действие фильма происходило задолго до создания Сообщества — фильм по всем канонам считался «историческим».

Главный герой — спортивного склада парень — по ходу действия спасал свою любимую — девушку из богатой семьи, попавшую в руки коварных разбойников, и попутно вершил правосудие, как мог.

Старинные костюмы, экзотика интерьеров и давно забытых обычаев придавали фильму красочность, но не более того. Искать какой-то глубокий смысл в поступках и репликах действующих лиц не имело смысла. Молодой герой то и дело вступал в единоборство с бандитами, неизменно одетыми в красное. Мелькали руки, отбивая и нанося удары; воздух разрезали гортанные боевые кличи и шлепки ударов. Бесстрашный рыцарь, владевший приемами старинной борьбы, в высоких прыжках крушил головы своих противников, наносил страшной силы удары, от которых ломались кости и оружие. Поверженные разбойники падали прямо в зрительный зал (каждый раз, когда происходил этот обманный эффект эйдопластического фильма, Кунти вздрагивала и сжимала мою руку).

После многочисленных поединков шли сцены жаркой любви — героиня вознаграждала своего любимого в постели, смело демонстрируя свое обнаженное тело. В финале фильма герой увозил спасенную и счастливую героиню навстречу пылающему солнцу…

Все это представление было лишь жалким подобием тех голографических постановок, к которым я привык с детства на Земле и в которых зрителя погружали в прекрасный мир реальных звуков, запахов и ощущений, делая непосредственным участником действия.

Кунти посмотрела на меня. Я не видел ее лица, но чувствовал, что сейчас она смотрит именно на меня. Ее негромкий голос прозвучал в тишине, словно дуновение ночного ветерка:

— Мы ехали сейчас по городу, залитому огнями рекламы, а мне казалось, что я сижу не в машине, а в волшебной колеснице счастья, которая увозит меня в прекрасную сказку…

Она замолчала, и мне показалось, что на губах у нее заиграла улыбка. Затем ее голос зазвучал снова — так же тихо и мечтательно:

— С детства я мечтала о такой колеснице, про которую мне рассказывала мама. Она увозит людей в далекую страну любви и счастья, где люди живут в мире и дружбе…

Слушая ее, я подумал, что на такую колесницу должен быть похож ракетоплан, летящий из глубин космоса к родной Земле.

Кунти негромко рассмеялась; нашла в темноте мою руку и сильно сжала пальцы. Я посмотрел в ее темное лицо, удивляясь столь неожиданному порыву девушки.

— Идемте же! — сказала она, порывисто открывая дверцу магнитора и выпархивая наружу. — Сакумаса очень не любит, когда нарушается установленный в нашем доме распорядок. А мы с вами уже опаздываем на ужин!

Я вылез из машины вслед за ней.

— Он нянчился со мной, когда я была еще совсем маленькая, — продолжала Кунти, беря меня под руку и направляясь по дорожке к дому. — Наверное, поэтому он до сих пор считает меня ребенком.

Застекленный, нависающий над нижней частью дома, второй этаж виллы медленно выплывал из-за деревьев. В темных стеклах арочных окон мерцали огоньки далеких звезд и изредка пробегал серый шлейф одинокой луны, появлявшейся из-за вереницы облаков, шедших с востока.

Мы поднялись по ступеням лестницы из плавленого, казавшегося черным камня на широкую веранду.

Из темноты неприметной бесшумной тенью появился какой-то человек и замер в смиренной позе в двух шагах от нас.

— Добрый день, Саку! — весело приветствовала его Кунти.

— Простите, госпожа, но давно уже вечер! — Китаец склонил голову в почтенном поклоне.

Он был на голову ниже меня. Голос глухой, но внятный. Почему-то я ожидал от его голоса чего-то необычного и звучного.

— Действительно, — как ни в чем не бывало, воскликнула Кунти, посмотрев на небо, — уже стемнело! Мы немного погуляли и не заметили, как наступил вечер. — Она весело рассмеялась, быстро взглянув на меня.

— Госпожа часто не замечает, как наступает вечер, — бесстрастно произнес китаец, по-прежнему горбясь в почтенном поклоне. Добавил: — Очень часто!