И благодаря этому в XIX столетии стало возможным то, что было невозможно во все предыдущие столетия. Внешние историки могут, конечно, все это оспаривать, но это бессмысленно. Я подразумеваю только то, что никогда в известные нам исторические эпохи человеческого развития интеллект, острота мысли столь очевидно не внедрялись в жизнь. Возьмите какое-нибудь древнеримское восстание рабов: в нем обнаруживается, в основном, подстрекательство, волевые импульсы, воздействовавшие на рабов. Все это совершенно изменилось в XIX и XX столетиях. Современную социал–демократию не надо исторически сравнивать с восстанием рабов; это нечто совершенно другое, оно порождено теоретизированием — теориями вроде лассалевской, но, главным образом, теорией Карла Маркса [87] , теорией классовой борьбы. Людей подняло на ноги, повело к агитаторской активности нечто чисто критическое, нечто чисто теоретическое, что базируется исключительно на идеях. Почему? Потому что люди, которые восприняли марксизм через агитацию, имели еще те же самые волевые импульсы, что и в сороковые годы. В своей воле они еще до этого не созрели. Этот разрыв между идеями и волей привел к тому, что в XIX столетии по причине водительства со стороны определенных сил чисто интеллектуальное движение могло через агитацию проникнуть в массы.

Это феномен, которого прежде не было и который может послужить лишним доказательством того, о чем я вам уже говорил вчера, — это значит, что в XIX столетии (частично еще во время пребывания духов тьмы наверху, прежде чем они были низвержены) духи тьмы собирались преимущественно пестовать материальный рассудок. Здесь мы видим их в работе, видим даже, что они проникают в эмоции тридцатых и сороковых годов, видим, что они воздействуют не просто на рассудок, чтобы привести людей к определенным убеждениям, а видим переход рассудка к прямой агитации, революционности, революционным настроениям и т. д. Никогда еще рассудок не был таким направляющим началом. Важно видеть эти вещи. Дух времени понимают благодаря тому, что обнаруживают происходящее за кулисами так называемой всемирной истории. Спросите кого-нибудь, кто весьма далек от таких вещей: сколько лет насчитывает история. С какого времени люди интересуются тем, что мы сегодня называем историей? И тот ответит: это весьма старые вещи! А ведь история насчитывает не больше сотни лет. То, что сегодня считают историей, не старше какой-нибудь сотни лет. А до того просто записывали примечательные случаи, записывали разные истории; то, что именуют всемирной историей, которая прослеживает лейтмотивы всего развития человечества, — не старше сотни с небольшим лет. Рассмотрим предыдущие виды истории, которые ей предшествовали. Они всегда представляли собой переходный продукт. А имеются ли особые основания ту историю, которой занимаются в наше время, считать наукой? Ну да, некоторые основания для этого имеются — главным образом, то основание, что столько-то профессоров во всех университетах мира именуют себя профессорами истории. Это напоминает того преподавателя юриспруденции, о котором я часто вынужден был вспоминать, когда речь заходила о мотивах такого положения вещей. Он был преподавателем уголовного права в одном университете и всегда начинал свои лекции с того, что он должен доказать человеческую свободу. Но речь не шла об истинных доказательствах. Он говорил: судари мои, свобода просто обязана существовать, ибо не будь свободы, не было бы никакого уголовного права. А раз я профессор уголовного права, то, значит, существует и уголовное право, а значит, существует и человеческая свобода.

Достаточно часто случается слышать прелестное выражение, когда сегодня выказывается суждение о том или другом, что должно возникнуть в ходе развития человечества: история учит тому-то и тому-то. Просмотрите литературу о новейшей истории — как часто вам встретится это выражение, когда кто-то изрекает очередную благоглупость по поводу того, что будет в мирное время. Сколь часто встречается фраза: история учит. А далее говорится в таком роде: по окончании тридцатилетней войны было так-то, и так далее. Это истины того же порядка, вроде тех, что я вам уже приводил, когда исчислялось, что современная война не может продолжаться больше четырех месяцев. На самом деле история ничему не учит. Ибо в материалистическом смысле наукой признается только то, что дает возможность предсказывать будущее на основании повторяющихся случаев. Когда химик проводит какой-то эксперимент, он знает, что там взаимодействуют определенные вещества, в результате происходят определенные процессы; если будут приведены во взаимодействие те же самые вещества, то в результате последуют те же самые процессы и в третий раз повторится то же самое. Или, если определенное взаимодействие туч вызывает молнию и сходная ситуация повторяется, то снова надо ожидать молнию. Исходя из предпосылок современного мышления, не может быть науки, которая не строилась бы на таких повторениях. Вникните в это как следует. Но история для тех, кто мыслит, исходя из современных материалистических предпосылок, вовсе не может быть наукой, ибо в истории никогда ничего не повторяется, все время возникают новые комбинации. Так что исторический метод не позволяет делать умозаключения, как это бывает в других науках. История — это только переходный продукт. Только в XIX веке она достигла статуса науки. Раньше просто описывали достопримечательные события. Согласитесь, что не называют же историей, когда кто-нибудь описывает свою так называемую семейную историю. Так что слово «История» совсем не такое старое. А в других языках, кроме как в немецком, такого слова нет вообще, так как слово «История» первоначально употреблялось в совершенно другой связи. Раньше говорили «история» в единственном числе — «История апостолов» и так далее, то есть то, что однажды произошло. И только потом было привнесено множественное число — «истории», что, собственно, является не чем иным, как множественным числом слова «история». И сегодня надо говорить «разные истории». И здесь, в Швейцарии уже сто пятьдесят лет «разные истории» — до сих пор множественное число от слова «историйка», а потом это переделали в Историю, когда заменили артикль из множественного числа в единственное число. Так произошло слово «история». В этом вы можете убедиться с помощью этимологического словаря [88] .

Понятие истории впервые получает смысл, когда учитываются духовные импульсы. Тогда можно говорить о том, что действительно происходит, тогда можно в определенных границах говорить о том, что происходит за кулисами. Границы существуют в том смысле, который можно пояснить следующим примером: можно ведь и во внешнем физическом мире предсказать будущее — скажем, в отношении солнца будущим летом и т. д., но подробности, связанные с погодой, непредсказуемы, так и в духовном мире, естественно, выступают вещи, которые относятся к будущей погоде, как будущее состояние летнего солнца. Но в целом знать что-либо о ходе развития человечества возможно, только исходя из духовных импульсов. Таким образом, история находится в эмбриональном состоянии, сегодня она еще не то, чем должна быть, и может сделаться чем-то, когда перешагнет свое столетнее состояние, включив рассмотрение духовной жизни, которая протекает по ту сторону внешних свершений в человечестве.

Для этого уже необходимо, чтобы люди действительно пробудились в отношении многих вещей. Достаточно только взять какую-либо не столь уж маловажную как раз для современности тему, например, ту, что мы обсуждали: насколько стара история? И сколько же людей (это не упрек, который обращен к одиночкам, а упрек, который должен быть сделан всей системе школьного образования) усвоили понятие о возрасте истории, которая хоть сколько-нибудь соответствовала бы реальности? Ибо подумайте только, если какая-нибудь наука в наше время справляет столетний юбилей и ее хотят сравнить с прежними состояниями науки! Эти вещи постепенно выходят за рамки простой учености и входят в жизнь. И только тогда, когда это будет замечено, когда эти вопросы станут вопросами воспитания, только тогда смогут понимать жизнь сообразно реальности. Надо добиваться, чтобы уже в детстве люди знакомились с жизнью природы по образцу того, что может быть найдено в отдельных (подчеркиваю: в отдельных) рассказах из бремовской «Жизни животных», где действительно можно найти способ наглядно представить живые процессы, происходящие в мире животных. Но надо научиться делать различие между тем, что реально коренится в действительности, и тем, что тот, кто привык скользить по поверхности вещей, рассказывает как разного рода аллегорические, символические вещи. Последние только способны отдалить детей от реально происходящего в природе. Дело совсем не в том, чтобы рассказывать им какие-то символические, аллегорические вещи, а в том, чтобы продемонстрировать им действительно происходящее в природе, — к примеру, изучить с ними жизнь пчел, но не так, как это делают энтомологи, а как тот, кто может всей душой вжиться в эти вещи, причем, без всякой сентиментальности. Метерлинковская книга о пчелах, несомненно, весьма хороша [89] , но для детей она не пригодна, разве что может послужить образцом написания детской книги о пчелах или также о муравьях. Только надо избегать разного рода аллегорий и также избегать абстрактных духовных рассуждений, но действительно вникать в конкретные детали.

С другой стороны, нужно так называемую историю, которая в ее нынешнем состоянии представляется для детского возраста совершенной нелепостью, преподавать так, чтобы во всем чувствовалось присутствие духовного. Естественно, вы не можете рассказать детям то, что духовно происходило в XIX веке, да и гимназистам не сможете. Но можно выразить суть дела тем, как человек рассказывает, как он группирует события, как оценивает то или другое.

Истории XIX столетия, которые стряпались в то время, поистине не могут в ком-либо из современных людей, даже в зрелом возрасте, вызывать представление о действительно происходящем. Необходимо теперь описывать, как в этом XIX столетии постепенно, в первом, во втором, в третьем, в четвертом десятилетиях, подготавливалось нечто, что особенно ярко проявилось в сороковых годах. Все сводится к тому, чтобы описания вызывали соответствующее чувство, относящееся к событиям сороковых годов в Европе и в Америке: что там нечто особенное — простите за выражение — «бродило». А когда подходишь к событиям семидесятых годов, не надо рассказывать, что Ангелы были низвержены, ведь можно описывать так, чтобы слушатели увидели, почувствовали, что произошел некий прорыв в XIX веке. Духовная наука могла бы также оплодотворить и более раннюю историю. И как можно вдохнуть жизнь в те бледные описания из греческой и римской истории, которые предлагаются теперь в наших школах, если они не будут проникнуты реальными духовнонаучными импульсами! Нет нужды открыто выражать эти понятия и идеи, а надо рассказывать так, чтобы сделать их наглядными из самого повествования. Но люди все больше и больше удаляются от этого и должны вернуться назад.

Это единственный способ обрести чувство реальности. Ибо в наши дни названное чувство отсутствует у людей даже в самых элементарных ситуациях и переживаниях. Люди стремятся в наше время быть реалистами и материалистами, а на самом деле они самые абстрактные теоретики, каких только можно себе представить, напичканные пустыми теориями, погруженные до потери сознания в свои теории и не подозревающие об этой погруженности. И когда кто-нибудь из них пробуждается, — это не случайность, но в целом можно сказать: когда кто-нибудь случайно пробуждается и говорит что-нибудь в бодрствующем сознании, то это попросту оставляют без внимания. Именно так это происходит сегодня.

Возможно, вы уже слышали о том, что определенные люди постоянно трубят по всему свету: демократия должна охватить весь культурный мир. Демократизация человечества — это то, что несет с собой благо; а потому надо разрушить все препятствия, чтобы демократия распространилась по всему миру. Поскольку такие вещи проникают в них только в качестве выхолощенной терминологии, то понятие демократии останется для них только понятием, вроде того определения человека, которое я вам уже приводил: человек — это существо, которое ходит на двух ногах и не имеет перьев, то есть ощипанная курица. Ибо ровно столько, сколько ощипанная курица представляет собой человека, столько же люди, прославляющие в наше время демократию, понимают о ней. Люди принимают понятия за действительность. Вот почему становится возможным, что место действительности занимают иллюзии, когда речь идет о человеческой жизни: тогда люди дают себя убаюкивать и усыплять при помощи понятий. Они верят, что тогда каждый человек получит возможность выражать свою волю при помощи различных демократических устройств, и не замечают: демократия устроена так, что только парочка людей находится у руля, а остальные являются ведомыми. И только потому, что постоянно трезвонят о демократии, люди не чувствуют себя ведомыми, а ведь заправил — единицы. И эти единицы тем лучше могут осуществлять это, когда все другие верят, что они идут самостоятельно и никто их не тянет. Так можно при помощи абстрактных понятий прекрасно убаюкивать людей, и они станут верить в противоположное тому, что есть на самом деле. И благодаря этому темные силы могут наилучшим образом делать свою работу, а когда кому-то случается пробудиться, то никто не обратит на него внимания.