А кто так не умеет — всего лишь знает предмет. Если у человека есть интерес, он его удовлетворит. Нет интереса — на нет, как известно, и суда нет. Гуляй, Вася.

Я не педагог. В этом вот смысле. Как и большинство тех, кто работает в школах, вузах. В лучшем случае эти люди просто знают предмет, близко не владея техникой Просветляющего Пинка. Не зная, что ей можно владеть.

Забавно, видел и наоборот — люди, зацикленные на педагогике как методологии, с презрением к предметности. То есть они считали, образно говоря, что не обязательно уметь стрелять из лука, чтобы научить стрелять из лука. Достаточно хорошенько подумать за педагогику, точки роста, зоны прорыва и т. д. Такие могут научить, но чему-то своему, сакральному. Например, говорить о педагогике.

Помнится диалог из пелевинской «Чапаева и Пустоты», где Чапаев беседует с Котовским. Та самая. Где говорится, «моральный закон в Империи все-таки был», а «интеллигенты быстро поняли, где большее зло» и за ним пошли, ибо «настоящее-то зло может и телеграфным столбом в жопу выебать». Тот же самый диалог был бы вполне уместен в 1992 году, не так ли? Про «моральный закон в СССР все-таки был» и тех, кто может телеграфным столбом. Вообще, забавный вопрос — после какой вообще революции такой диалог не имел бы художественной достоверности, а? После французской и английской — самое то. Про «национально-освободительные» уж и молчу.

Я к чему. Новый бэмс в России, видимо, таки будет. После чего, скорее всего, выяснится — «все-таки при Медведеве, Путине, Ельцине — моральный закон-то в России был». Это не о том, что было и есть. Это о том, что будет.

Почему-то считается, что писатель — если он «хороший», «настоящий» и т. д. — должен нравиться ну хотя бы половине спонтанно взятой аудитории. Как бы считается — как бы по умолчанию. Чтобы сами люди сказали, мол, нравится. Что значит «нравиться», взятое сугубо формально? Это значит, что они, как минимум, готовы прочитать хотя бы еще один текст автора, как максимум, все его тексты. Но… чушь это, конечно.

Какова аудитория национально признанного писателя, к примеру, Пелевина? Его последние книги, как правило, выходят тиражом 150 тысяч экземпляров. Предположим, что одну книгу читает в среднем 2 человека, что не все читатели Пелевина читают все его книги. Получим аудиторию Пелевина — 500 тысяч человек. В России, за вычетом детей, неграмотных, клинических идиотов и не знающих русского языка, примерно 100 миллионов потенциальных читателей. Про Пелевина слышали практически все, кто хоть раз заходил в книжный магазин. А читает его 0,5 % населения России. И это национальный писатель.

То есть если в спонтанно взятой аудитории 1000 человек тебя готовы читать и снова читать хотя бы 5 человек, это круто, очень круто. Это реальный статус.

Большинство людей этого совершенно не понимает, вот этой пропорции. Если некто, к примеру, выложит на общем форуме свои тексты и они реально понравятся (в том смысле, что я привел) 10 %, а не понравятся 90 %, все сочтут это неудачей. А это — оглушительный успех. Писатель, на текстах коего бы сидело 20–30 % населения, был бы непобедимым кандидатом в президенты. Но реальный символический капитал главного прозаика РФ, напоминаю, это доброе внимание 0,5 %.

Никогда бы не стал мучить собой случайнуюаудиторию. Людей либо заставляют врать, либо собирают 99 % негатива. Не понимаю тех, кому это надо.

И еще одно. Люди обычно не видят разницы между суждением «мне понравилось» и «это хорошо». У них это синонимы. На самом деле первое означает «спасибо, ты сделал мне хорошо», а второе «полагаю, ты можешь нравиться достаточно многим или пусть немногим, но лучшим». Ясно, что о разном?

О, если бы люди могли сказать «мне понравилось, но вообще это слабо» или «меня тошнит, но это сильная вещь». Мы жили бы в ином мире.

Но даже сами писатели знают два условных сигнала, и мигают, как светофоры, сугубо дискретно: «классно», «говно», «классно», «говно», иногда мигает желтый — «местами классно, местами говно». В основе суждения, разумеется, личная рецепция без рефлексии. «Нравится — не нравится», да.

Даже лучшие критики, в основном, судят так.

Как идиоты.

Подлинной духовной характеристикой времени будет не то, о чем яро спорят, а то, с чем неявно согласны все спорящие. Рефлексия, общая для всех, почти всех.

Так, например, в 1940 году шла Вторая мировая война. Идеологии были разными, но в чем были едины — фашисты, коммунисты и либералы той поры? Какая рефлексия была для всехстрого обязательной?

А та самая, без которой война бы вообще не могла происходить. То есть когда весь народ встает «стенка на стенка» и махается до упаду, тотальная война. Ведь это же не само собой разумеется. Это в голове должен быть конструкт. Что война — это вот такая война. С тотальной мобилизацией. То есть ты можешь, конечно, и закосить от родимого военкомата. Но ты знаешь, что военкомат это все равно норма.