Шрифт:
— Найду пропавшую рукопись.
— Ты только поэтому ее ищешь?
— Ну да.
Стук не прекращается. Деревья покачиваются. Дождь барабанит по крыше так, будто над нами трясут ящик с костями.
— Тогда тебе, наверное, лучше оставить ее в покое.
— Почему?
— Если б она захотела как-то поучаствовать в судьбе своего отца, она бы уже проявилась.
— Все не так просто.
Что-то скребет по правому крылу, как будто некто хочет залезть. Мимо проплывает кусок деревянных перил.
— А с бабушкой и дедом ты повидаешься?
— Не-а.
— Почему?
— Так лучше.
— И все так просто? — Сэди убирает челку с моего лба. — Прости, — говорит она и целует меня в лоб. — Это из-за них ты уехал из Манилы?
— Нет.
— А почему?
Что-то глухо ударяется о бампер. Машину огибает сумка-холодильник с логотипом пива «Сан-Мигель». Молния разбивает темные небеса вдребезги. Мы ждем грома. Но раската так и не слышно.
— Мне просто не нравится, кем я здесь становлюсь.
Темная масса перед нами шевелится, будто сама ночь идет к нам поближе.
— Это мой джип? Не хотелось бы идти к нему вброд. Словим еще гепатит какой-нибудь.
— Это что-то плавает в воде.
Дождь усилился так, что приходится повышать голос.
— Знаешь, — говорю, — не то чтоб я не хотел вернуться и работать здесь. Просто тут такое чувство… не знаю…
— Безнадежности? Поступай как все. Просто не беспокойся.
— Это тоже не выход.
— Тогда поцелуй меня.
Я целую.
— Как ты думаешь, я нормально впишусь в Нью-Йорке?
— Впишешься на все сто.
— Это ж не уход от ответственности? Ну то, что я уезжаю.
— Нет. — Я пристально смотрю на Сэди. — Не знаю.
Разглядываю ее идеальное лицо. Безупречный нос. Нижние зубы чуть-чуть искривлены, только чтоб напомнить мне, что это реальная девушка.
— Ты по-прежнему собираешься разыскать Дульсинею, верно?
— Да.
— Когда?
— Завтра.
БАХ! Машину качнуло взрывной волной. Мы с Сэди оборачиваемся как ошпаренные. Господи! Что-то…
Завод Первой генеральной объят пламенем. Огонь повсюду. Сначала один, потом второй, и вот уже много фейерверков, настоящих фейерверков взмывают в небо. Зеленый. Синий. Желтый. Взрываются. Свистят. Шипят. И вдруг вспыхивают одновременно. А потом очередью. Громадный оранжевый цветок увядает под дождем. Звезда, испещренная вспышками переливчатого перламутра, с голубой гроздью посредине, освещает близстоящий билборд с Витой Новой. Багровая спираль стремительно закручивается в сторону вывески «ТОЛЬКО В ИИСУСЕ СПАСЕНИЕ», и неоновые буквы осыпаются градом стекла. Одиночные залпы с визгом взмывают по вертикали один за другим и разрываются облаками искр, похожих на тлеющие белым угли. В небо взлетают все новые и новые ракеты. Одно из заводских зданий оборачивается огненным шаром — секунда на возгорание, другая на поглощение огнем, вот уже и нет ничего. Раскаленная конструкция скелетом обрушивается в воду. Щупальца пламени разбегаются по реке, как горящий бензин, оранжевые, желтые пучки медленно распускаются в загаженной воде. Река в огне. Вода горит, пахнет палеными волосами, серой, жженым сахаром. Низкий кучевой потолок будто тлеет от занявшегося под ним химического солнца. Даже далекий горизонт подернулся красным фальшивым восходом.
— Я не наркоманка! Что вы делаете? — кричала Дульсе, вырывая руки. — Прошу вас, не надо!
Она бросила на мать и отчима умоляющий взгляд. Мама плакала, папа качал головой. Доктор и санитар силой продели ее руки в смирительную рубашку и крепко затянули рукава. Она не могла пошевелиться.
— Но это все правда! — Дульсе кивнула на дневник в руках матери.
— Дульсе, дорогая, признайся, ты же выдумала все эти истории.
Папа встал перед Дульсе на колени и положил ей руки на плечи:
— Девочка моя, ты больна. Эти люди отведут тебя в больницу, там тебя вылечат.
— Ты ведь даже не отец мне, — произнесла Дульсе, зная, что для него это самые обидные слова.
Но как он мог допустить все это! Дульсе не хватало злости.
Папа и глазом не повел:
— Ты моя девочка, и я хочу, чтобы ты поправилась.
Мама помахала дневником и взмолилась:
— Дульсе, прошу тебя, скажи только, что все это выдумки. Скажи, что сама ты в это не веришь.
Дульсе не знала, что сказать. Если то, что ей хотелось, — ей ни за что не поверят. А если то, что хочется им, она больше не сможет верить в себя. Но может, ей удастся им доказать! Она крепко зажмурилась и попыталась сделаться легче воздуха. Только верь, думала она, только верь. На какой-то миг она почувствовала, как поднимается, — ноги оторвались от земли. Получилось! Получилось! Но это были доктор и санитар — они подхватили ее и понесли укладывать на кушетку в карете «скорой помощи».
Сэди перескакивает на переднее сиденье и включает радио. Женский голос пропевает: «Закурил свою „Надежду“, и зажглась в глазах надежда».
— А это не опасно, — заволновалась она, — аккумулятор задействовать?
Я не отвечаю. Разворачивающаяся за нами сцена ошеломила меня. По реке растекается пламя. Так, наверное, выглядит ад.
— Мигель! — произносит Сэди.
Я прихожу в себя.
«…подобный Мартин начал свою речь перед собравшимися за несколько секунд до рекламы, — сообщает комментатор, — и мы снова в прямом эфире. Через мосты Джонса и Макартура на площадь стягиваются все новые и новые группы, чтобы присоединиться к митингующим. В свою очередь полицейские из отряда особого назначения возвели баррикаду на углу Ректо и Легарды, чтобы не допустить шествия к президентскому дворцу. Чуть ранее я разговаривал по телефону с сенатором Бансаморо, и он заявил, что ситуация крайне напряженная. Один брошенный камень, один выстрел — и толпа взорвется. Наш корреспондент Данжен Ажапон передает с места событий. Привет, Дэн! Ты меня слышишь?»
Пу-ти-фьють.
— Прочти, — говорит Сэди.
SMS такой: Кгда ты улбаешься, мир улбается тебе. Кгда ты облажался лди смеються у тебя за спной. Но ели ты пернул, все рзбегаются и рядом не остается нкого! Кроме ИИСУСА! Он умер за наши грехи!
Я отдаю ей телефон:
— Сэди, давай послушаем, что там говорят о…
Но она уже сосредоточенно набирает номер водителя:
— Блядь! Батарейка села!