Хоть усы и борода Лиска и скрывали большую часть его лица, было видно, что он окончательно сбит с толку. Ведь все прекрасно понимали: Дивитиак составил послание, в котором просил Цезаря защитить земли его племени от гельветов, с целью оказать римлянину услугу. Сейчас же проконсул повернул все таким образом, будто не он был в долгу перед друидом эдуев, а Дивитиак оказался в долгу перед ним. Я в очередной раз убедился в удивительной способности Цезаря представлять практически любые факты в выгодном для себя свете. Лиск, который очевидно разговаривал с проконсулом впервые, буквально потерял дар речи. Через некоторое время он все же пришел в себя и начал сбивчиво объяснять, что именно стало причиной задержки:

— Великий Цезарь, в нашем племени… — Эдуй засунул мизинец в левое ухо и начал ковырять им там, словно пытаясь что-то вытащить. — В нашем племени есть люди, которые пользуются уважением и оказывают огромное влияние на простой народ. И, хотя они не имеют никакого официального статуса, эти самые люди обладают на самом деле гораздо большей властью, чем наши князья и вожди. Я хочу объяснить тебе, что именно они принимают многие важные решения, не имея на то никакого права. Эти люди настроены враждебно по отношению к тебе и к Риму. Вот уже несколько недель подряд, распространяя лживые слухи и произнося полные ненависти речи, они пытаются заставить наш народ отказаться продавать зерно твоему доверенному лицу Фуфию Ците. Они сеют смуту, утверждая, будто эдуи не могут больше считать себя самыми могущественными в этих землях и призывая наших соотечественников признать господство в Галлии какого-нибудь другого местного сильного племени. Эти люди говорят, что лучше подчиниться таким же кельтам, как и мы, чем совершенно чуждым нам римлянам. Они заявляют во всеуслышание, будто ты собираешься захватить всю Галлию, как только разделаешься с гельветами. Кроме того, эти люди пытаются убедить простой народ, что ты непременно лишишь свободы всех галлов на завоеванных тобой землях.

Лиск скривился, изо всех сил стараясь показать Цезарю, насколько ему неприятна сложившаяся ситуация. Если бы его борода не закрывала щеки, то, вполне возможно, мы увидели бы на его лице неискренние слезы, которые эдуй буквально выдавил из себя.

— Цезарь! — взмолился он дрожащим голосом. — У нас нет никакой возможности приструнить этих смутьянов и показать им, в чьих руках должна находиться власть. Ты даже не представляешь, какой опасности я подвергаю свою жизнь, рассказывая тебе обо всем этом. Я знаю, тебе это может показаться странным, но все, о чем мы только что говорили, завтра же будет передано гельветам. Потому что между гельветами и эдуями существуют кровные узы, прочнее которых нет ничего.

Я переводил так быстро, как только мог. Эдуй не знал ни слова на латыни. Я догадался, что Лиск еще ни разу не общался с кем-либо через переводчика, а значит, не знал, что нужно делать паузы, во время которых я мог бы спокойно передать Цезарю смысл его слов. Речь Лиска больше напоминала бурлящий водопад. Все это время Дивитиак, покорно опустив голову, смотрел себе под ноги. Жалкий старик, всем своим видом он показывал, что смирился с судьбой и больше не собирается бороться. Слушая Лиска, Цезарь взглянул на друида эдуев, но тот не посмел даже поднять голову. Наконец, проконсул разрешил всем собравшимся разойтись.

Лиск хотел первым выскользнуть из палатки, но Цезарь окликнул его и велел задержаться.

— Я хочу задать тебе еще несколько вопросов.

Эдуй, согнувшись и опасливо поглядывая на своего могущественного собеседника, подошел к проконсулу. На лбу у Лиска выступили капельки пота.

— Галл, ты говорил о людях, сеющих смуту. Скажи, кого ты имел в виду? Может быть, Думнорига, брата Дивитиака?

— Да! — с облегчением воскликнул Лиск. — Да, Цезарь! Думнориг — вот самый главный зачинщик! Это он во всем виноват. Народ любит его за предприимчивость, живость ума и стремление к свободе. Никто не решится открыто выступить против Думнорига, хотя всем хорошо известно, что он пытается лишить власти своего брата! Вот уже много лет он единолично управляет всеми таможнями и сбором оброков! Причем за это право Думнориг платит в казну ничтожно малую сумму.

— Насколько мне известно, вы отдаете право на взимание таможенных сборов и податей тому, кто больше заплатит за него, — заметил проконсул изумленно. Однажды я в разговоре с ним упомянул эту особенность, сейчас же мне в очередной раз приходилось удивляться способности Цезаря запоминать любые, даже на первый взгляд ничтожные детали, чтобы потом при необходимости воспользоваться этими знаниями во время беседы. Конечно, если он был уверен, что упоминание тех или иных фактов будет ему на руку.

— Да, Цезарь, ты абсолютно прав, но когда Думнориг во время торгов предлагает определенную сумму, то никто не решается предложить больше, чем он. Это было бы равнозначно подписанию смертного приговора. Думнориг сказочно богат. У него есть собственное войско и своя кавалерия. Даже соседние племена относятся к нему с уважением и любят его. Он женат на женщине из племени гельветов. Мать Думнорига стала женой могущественного князя из земли битуригов. Всех своих родственниц женского пола Думнориг отдает в жены вождям и князьям других кельтских племен. Тебя же, Цезарь, он ненавидит лютой ненавистью за то, что ты помог его брату Дивитиаку вновь обрести то высокое положение, которое тот когда-то потерял. Тем самым ты задел самолюбие Думнорига и лишил его власти, которая была сосредоточена в его руках. Выступая с речью, Думнориг всегда собирает множество своих сторонников. Он открыто поносит Дивитиака за то, что тот позвал на помощь легионы Рима и сделал это якобы с одной-единственной целью — укрепить свою власть в собственном доме. Думнориг называет такой поступок предательством и обвиняет брата в том, что тот пренебрегает обычаями и традициями наших славных предков. Если же ты, Цезарь, потерпишь неудачу, то Думнориг, не мешкая ни дня, позовет на помощь гельветов и провозгласит себя царем всех кельтских племен.

Слушая Лиска, можно было подумать, что он собирается заплакать. Увлекшись своей речью, он жалел сам себя. Мне казалось, будто эдуй вот-вот бросится на пол, словно плакальщица, и начнет извиваться в пыли, как жалкий червь.

Клянусь богами! Если бы я только мог стоять на одной ноге, сохраняя равновесие, то не удержался бы и пнул что есть мочи Лиска в его жирный зад. Я замер, отказываясь верить своим глазам и ушам — как может кельт так унижаться?!

Весь день Цезарь принимал в своей палатке знатных эдуев из окружения Дивитиака и Лиска. Проконсул держал себя так, словно все, с кем он разговаривал, должны были признавать его правителем и верховным судьей в этих землях, хотя он находился на территории свободной Галлии. Но большинство кельтов буквально охватывала дрожь, едва они видели проконсула. Почти никто не пытался оспаривать его притязания на право управлять на территории Галлии и вершить правосудие по собственному разумению. Ближе к вечеру Цезарь вновь велел позвать к себе Дивитиака. Когда друид вошел в палатку, проконсул приказал всем переводчикам и писцам оставить его наедине с эдуем. Мне же Цезарь велел остаться. После того как он во время переговоров с Дивиконом воспользовался услугами Прокилла, который и переводил разговор Цезаря с вождем гельветов, проконсул решил вновь оказать мне особую честь, выбрав в качестве переводчика именно меня. Я уверен, что Цезарь действовал так намеренно, сменяя по отношению ко мне гнев на милость. Так для дрессировки некоторых животных с ними сначала обращаются жестоко, а потом дают лакомства. Что ж, наверное, Цезарь еще не понял, что я был его друидом, а не домашним животным.