Проконсул лично принес мне причитающуюся сумму в серебряных денариях. Положив руку на мое плечо, Цезарь посмотрел мне в глаза, и я понял по его взгляду — он хочет, чтобы мы были друзьями. Я больше не мог убеждать себя в том, будто проконсул безжалостное чудовище, которое способно творить только зло. Цезарь дал мне гораздо больше, чем кто-либо из кельтов, не состоявших в родстве со мной! В тот день я действительно гордился тем, что мог называться друидом Цезаря.

Немного позже проконсул вызвал меня в свою палатку, чтобы я с его слов записал продолжение официального отчета, содержавшего описание кампании в Галлии: «Получив от эдуев просьбу позволить им принять в своих землях племя боев, которые прославились своей смелостью, Цезарь дал согласие. С разрешения Цезаря эдуи определили территорию, на которой имели право селиться бои и (несколько позже) предоставили этому племени такие же права, которыми обладают сами, будучи хозяевами этих земель».

Записывая эти пояснения под диктовку проконсула, я едва сдерживался, чтобы не улыбнуться. Любой римлянин — конечно, если он не лишен способности сопоставлять факты, — прочитав отчеты Цезаря, задал бы вопрос, почему эдуи, которые якобы обратились к проконсулу за помощью, просили теперь его же позволить им принять на своих землях племя боев. Тех самых боев, которые якобы вместе с гельветами разоряли поля эдуев. Пока я писал под диктовку проконсула, в палатку вошел Урсул и принес покрытые воском дощечки, обнаруженные в лагере гельветов. Кто-то записал на греческом языке, сколько воинов, способных держать оружие, а также сколько детей, женщин и стариков направлялись к побережью Атлантикуса. Содержание табличек совершенно не устраивало Цезаря. Он мог считать настоящей удачей для себя тот факт, что Урсул не умел читать по-гречески. Речь шла о ста восьмидесяти четырех тысячах человек, из которых сорок шесть тысяч могли держать в руках оружие. Пятьдесят пять тысяч моих соплеменников остались в живых. Значит, в течение последних нескольких недель легионы Цезаря безжалостно уничтожили более ста тысяч человек и разграбили их имущество. Проконсул велел принести ему разбавленного вина. Мы с Авлом Гиртом с нетерпением ждали, когда он продолжит диктовать отчет. Наконец, Цезарь сказал:

— Всего к побережью направлялись двести шестьдесят три тысячи гельветов, тридцать шесть тысяч тигуринов, четырнадцать тысяч латобригов, двадцать три тысячи рауриков и тридцать две тысячи боев. Девяносто две тысячи из них — воины, способные держать в руках оружие и сражаться.

В общей сложности получалось триста шестьдесят восемь тысяч человек. В соответствии с переписью, проведенной по приказу Цезаря, сто десять тысяч из них остались в живых и смогли вернуться в покинутые ими земли.

Проконсул умножил все числа на два. Вот как пишется история. Она всегда зависела и будет зависеть исключительно от желания победителя.

В то время как Цезарь составлял послания и диктовал письма, желая как можно быстрее поведать Риму о своей славной победе над гельветами, в лазаретах каждый день умирали дюжины легионеров. Утром главный медик Антоний подавал отчет о количестве умерших за ночь. Солдаты, получившие тяжелые ранения, умирали быстро, им не приходилось мучиться. Рваные раны и переломы костей врачи лечили довольно успешно, но они не могли помочь тем, у кого были повреждены внутренние органы. Довольно редко удавалось вылечить солдат, открытые раны которых начинали воспаляться и гноиться. В распоряжении главного медика Антония находилось множество специалистов. Некоторые из них раньше были мясниками, которых прямо при легионе обучили обращаться с ранеными. Они лучше врачей умели извлекать из тел солдат стрелы, кинжалы или ножи, застрявшие в мягких тканях. Оружие вытаскивали либо назад по каналу раны, либо проводили операцию таким образом, чтобы вытащить его с другой стороны. В последнем случае плоть разрезали до самого острия, захватывали предмет и извлекали его из тела раненого. Во время подобных манипуляций врачу иногда приходилось перерезать артерии или сухожилия.

Гораздо более сложными были многочисленные ампутации, которые медики делали после каждой битвы. Пациента крепко привязывали к столу. Прежде чем приступить к операции, врач давал несчастному кусок дерева, который тот зажимал в зубах. Если, к примеру, нога была раздроблена от стопы до колена, то кожу ниже колена разрезали до самой кости и заворачивали вверх, освобождая место, где следовало перепилить конечность. Затем при помощи пилы отрезали ту часть ноги, вылечить которую было нельзя. Острые края кости тщательно полировали, закрывали кожей и сшивали края раны. Если солдат оставался жив после такого лечения, плотник выдавал ему новые костыли, а через несколько дней легионера с почестями отправляли в отставку. По вечерам, сидя у костра, многие римские солдаты спорили о том, стоит ли жить с одной рукой. Немного опьянев, легионеры часто спрашивали другу друга, не лучше ли предпочесть смерть жизни безногого калеки. Большинство из них придерживались мнения, что жить все-таки стоит, если ты можешь выпить вина и дотащить то, что осталось от твоего тела, до борделя, чтобы развлечься с проститутками.

Как бы там ни было, после любой битвы, в которой армия понесла значительные потери, в лагере царила довольно напряженная атмосфера, а солдаты находились в неуравновешенном состоянии и в любой момент могли начать выражать свое недовольство. Сражение при Бибракте не стало исключением. Сначала лишь некоторые легионеры возмущались действиями Цезаря, стараясь не делать этого открыто. Однако семена критики и недовольства пали на благодатную почву. Офицеры, надежды которых на сказочно богатую добычу и повышение в звании так и не оправдались, сыпали упреками в адрес проконсула, обвиняя его в том, что он начал никому, кроме него, не нужную и к тому же не одобренную сенатом войну против гельветов. Они считали, что военную кампанию в Галлии Цезарь начал исключительно в корыстных целях — хотел обогатиться и выплатить долги кредиторам, а также удовлетворить свое болезненное честолюбие. Постепенно я начал понимать, что враги у проконсула имелись не только в Риме, но и среди его подчиненных. Среди его офицеров были такие, которые шпионили, плели интриги и делали все возможное, чтобы помочь противникам Цезаря в Риме уничтожить его. Хотя проконсул обладал превосходным чутьем, благодаря которому ему всегда удавалось предвидеть возможные неприятности, некоторое время он не имел ни малейшего представления о настроении, царившем в лагере. Я не считал своей обязанностью докладывать ему о подобных вещах. Возможно, все происходящее было прекрасно известно Цезарю, но он предпочитал игнорировать опасность, исходившую от собственных легионеров, по одной простой причине — в те дни проконсул больше, чем когда бы то ни было, верил, что он является потомком богов и их избранником, а поэтому может рассчитывать на их покровительство.

В течение нескольких недель Цезарь принимал кельтских князей, которые спешили засвидетельствовать ему свое почтение. Они обратились к проконсулу с просьбой разрешить им созвать в Галлии совет вождей племен. Цезарь дал свое согласие, но был крайне удивлен поведением знатных представителей гельветов. Ни один из них не упрекнул проконсула в том, что он вторгся со своими войсками на территорию свободной Галлии. Нет, князья приветствовали захватчика и добровольно признавали за ним право решать все споры и разногласия между ними, выступая в роли верховного судьи. Я же нисколько не удивился такому поведению. Я видел нашу знать насквозь: каждый из них хотел сделать Цезаря своим союзником и поэтому боялся перечить ему. Верцингеториг тоже нанес визит проконсулу. Он хотел как можно быстрее вернуться в Герговию, чтобы отомстить своему дяде и другим родственникам. Однако Цезарь ограничился тем, что заверил молодого кельта в своей дружбе и в очередной раз попросил проявить терпение и выдержку. Очевидно, у проконсула были другие планы относительно одного из командиров своей кавалерии. Но у меня постепенно начало создаваться впечатление, будто Верцингеториг не собирается всю жизнь служить римлянам, поскольку у него тоже появились другие планы…

Однажды рано утром, когда еще не закончилась четвертая ночная стража, я проснулся, услышав рычание Люсии. Я взглянул на Ванду, которая спокойно спала рядом со мной, и поблагодарил богов за то, что они до сих пор были столь благосклонны ко мне.

Если разобраться, то судьба, которую они мне уготовили, казалась не такой уж плохой. Я сам часто повторял, что невозможно предугадать, с какой целью боги посылают нам то или иное испытание, ведь они не посвящают смертных в свои планы. Мы, люди, можем сделать какие-либо выводы относительно событий, оставшихся в прошлом, лишь в тот момент, когда свершается задуманное богами. Но не раньше.