Я потерял мысль. Последние слова скорее напоминали лепет младенца, который Цезарь вряд ли смог понять.

— Вы что, купаетесь в вине? — спросил проконсул, одним глазом покосившись на меня. Его лицо вновь исказила гримаса боли, которая сменилась выражением отвращения. Наверное, он представил себе человека, принимающего ванну в огромной кадке, наполненной красной жидкостью. Не зная, что ответить на такой вопрос, я беспомощно теребил руками край своей туники, насквозь пропитанной вином.

Через некоторое время вошел повар с кувшином фалернского в руках и налил мне полный кубок. Сделав всего лишь один глоток, я сразу раскусил его хитрость — этот проныра сильно разбавил мое любимое вино водой. Я уже собирался было отчитать его за такую наглость, но, повернувшись, понял, что повар успел выскользнуть из комнаты в соседнее помещение.

Проконсул ухмыльнулся, глядя на меня, и сказал:

— Если я правильно тебя понял, друид, то вы напиваетесь до полусмерти не вином, а лечебным снадобьем?

Он тихо рассмеялся, словно опасаясь, что от любого, даже самого осторожного движения, его голова может разболеться еще сильнее. Я несколькими большими глотками осушил свой кубок и начал наблюдать за выражением лица Цезаря, стараясь уловить хотя бы малейшие изменения. Это значит, что я, неподвижный, словно каменная статуя, сидел напротив Цезаря, тупо уставившись на него и внимательно следя за тем, чтобы не свалиться со стула. Проконсул все так же возлежал на ложе, закрыв глаза правой рукой. Интересно, как отреагирует его тело, если окажется, что я приготовил ядовитую смесь? Может быть, сначала посинеют его губы, или мускулы на шее начнут судорожно сжиматься и Цезарь, будучи не в состоянии дышать, упадет на пол и будет корчиться, жадно глотая ртом воздух? Возможно, его руки начнут дрожать, движения станут неуверенными и проконсул, обмочив кушетку, бесшумно и без особых мучений перейдет в царство теней? Однако я не исключал и других вариантов развития событий. Цезарь мог начать метаться по своей комнате в припадке, кричать и отдавать бессмысленные приказы. Я бы нисколько не удивился, если бы он позвал стоявших у входа в палатку преторианцев и приказал им передать всем офицерам, чтобы они немедленно собирались на военный совет, а затем объявил бы легатам и трибунам о своем намерении немедленно выступить в поход на Британские острова. Мне казалось, что мой язык увеличился минимум в два раза, он был сухим и шершавым. Больше всего на свете в тот момент я хотел съесть немного фруктов, несколько ложек меда и запить все это большим количеством холодной воды. Я готов был отдать все на свете за возможность сделать пару глотков свежего воздуха и оказаться на маленькой зеленой лужайке в тени деревьев. Мое тело горело, а сердце пыталось вырваться наружу через горло. Изо всех пор моего тела выступили капельки горячего, липкого пота, который вонял прокисшим вином.

— Ты творишь чудеса, друид! — сказал вдруг Цезарь с удивительной легкостью, его голос больше не был похож на стон умирающего мученика. Он уселся на краю своей постели и, улыбаясь, посмотрел на меня. Взглянув Цезарю в глаза, я понял: он надеется на то, что мы останемся друзьями и впредь будем всегда действовать сообща. Проконсул прикоснулся к моему колену и, не отводя взгляда, сказал:

— Друид, боль покинула мое тело. Я чувствую себя великолепно!

Я начал судорожно вспоминать, не испытывал ли друид Фумиг перед мучительной смертью чувства эйфории и подъема сил. Однако как я ни старался, я так и не смог припомнить ничего подобного. Фумиг испустил дух, словно бешеная крыса. Его тело скрутили судороги, а изо рта шла пена. Вот как он ушел в царство мертвых.

Нет, Цезарь в самом деле чувствовал себя отлично. Более того, насколько я понял, он был благодарен мне. Я начал сомневаться, играл ли выбор трав и кореньев, а также способ их приготовления хоть какую-нибудь роль. Возможно, от нас, смертных, и от наших действий в самом деле ничего не зависит? Наверное, боги сами определяли, какой отвар окажется смертельным, а какой принесет исцеление. А что, если боги были тут вовсе ни при чем? Вдруг я всего лишь достойный сожаления дилетант и неуч, который хотел быть и друидом, и купцом, но так ничему и не смог толком научиться? Но могло случиться и так, что боги слишком высоко ценили мою жалкую жизнь и поэтому отказались забирать ее у меня, а значит, были вынуждены оставить в живых и Цезаря… Последний вариант казался мне наиболее приемлемым из всех, перечисленных мной выше. Но в глубине души я понимал: я волен трактовать происходящее как угодно, но факт оставался фактом. Я не мог избавиться от гнетущего меня чувства стыда. Боги сыграли со мной злую шутку и унизили меня. В тот момент я хотел разрыдаться как ребенок. Хуже того, к моему горлу подступила тошнота, которую я едва сдерживал.

— Я начинаю думать, что даже кельтские боги решили встать на мою сторону, — пошутил Цезарь.

Проконсул сжал в своих ладонях мою правую руку. Казалось, что он пытается выразить переполнявшее его чувство благодарности. Цезарь несколько раз провел пальцами по тыльной стороне моей кисти, вновь взглянул на меня и улыбнулся. В тот момент меня одолевали противоречивые чувства, а голова была забита самыми разными мыслями. Мне казалось, что я готов простить Цезарю все, за что несколько часов назад я был готов убить его. Может быть, наши боги решили унизить меня, чтобы мое сердце переполняла ненависть к ним и я от них отвернулся? Неужели Тевтат и Таранис так жестоко обошлись со мной, чтобы я по-другому взглянул на Цезаря и на все его поступки, казавшиеся мне гнусными? Я не знаю… Помню только, что я немного наклонился вперед и крепко сжал обеими руками ладонь Цезаря. Именно в тот момент я понял, что стал друидом Цезаря.

Я гордился тем, что сам проконсул выразил мне свою признательность. Наверняка в Риме было полно людей, которые готовы заплатить миллионы сестерциев за подобное отношение Гая Юлия Цезаря. Проконсул высвободил свою руку и встал на ноги. Казалось, будто невидимый дождь смыл с него пыль боли и усталости. Понимание и доверие, которые буквально несколько мгновений назад вытеснили все остальные чувства, вновь сменились отчуждением и холодностью. Цезарь вновь стал тем хладнокровным полководцем, который думал только о новых завоеваниях и о достижении своих личных целей. Тем не менее мне казалось, будто какая-то часть положительных эмоций продолжала жить во мне. Может быть, в моей душе осталась преданность ему? Не знаю, я никак не мог разобраться в собственных чувствах. Вполне возможно, все спуталось из-за того, что я был мертвецки пьян. Уж в этом-то я ни мгновения не сомневался.

— Первый год в Галлии закончился, — задумчиво сказал Цезарь. — Все события, происшедшие за это время, должны лечь в основу первой книги. Сегодня ночью я хочу закончить ее и покинуть лагерь завтра утром.

Удивившись, я поднял брови и испуганно взглянул на проконсула, а затем попытался как можно быстрее раздобыть перья, чернила и папирус. Мне казалось, будто палатка ходит ходуном, словно плот в открытом море. Контуры предметов расплывались, один цвет плавно перетекал в другой, напоминая представление в каком-то очень странном бродячем театре. Мерцающий свет отбрасывал на мой стол причудливые тени, похожие на танцовщиц, которые, судорожно вздрагивая телами, перепрыгивают с одного свитка папируса на другой. Как же мне хотелось в тот момент оказаться где-нибудь в лесу, на небольшой лужайке! Цезарь развернул прямо передо мной наполовину исписанный свиток и вложил мне в руку перо. Хотя мы несколько дней не работали над книгой, Цезарь прекрасно помнил, где именно мы остановились в прошлый раз, и тут же начал диктовать дальше, продолжая уже начатую мысль: