При любой удобной возможности римский трибун изображал из себя невероятно богатого патриция, который считал ниже своего достоинства употреблять в пишу блюда, отличающиеся от той изысканной еды, к которой он привык. На самом же деле он был всего лишь всадником! А всадником в Риме мог стать любой гражданин, располагавший суммой в четыреста тысяч сестерциев и больше.

— От Фусцинуса вряд ли можно дождаться приличного белого хлеба, — попытался блеснуть своим остроумием юнец. В ответ на его шутку офицер лишь устало улыбнулся. Ему наверняка перевалило за сорок, так что на вздор, который несут заносчивые молокососы, он уже не обращал никакого внимания. Разве они что-то понимают в жизни?

— Белый хлеб нехорошо, господин, черный хлеб хорошо для желудок…

— Вы только послушайте, что говорит этот чернокожий иберийский засранец! Он пытается нас поучать. Значит, ты имеешь наглость утверждать, будто все, кто живет в Риме, питаются неправильно?

— С каких это пор в Риме живут только всадники и патриции? — нехотя спросил офицер у молодого трибуна.

Оба кельта тихо рассмеялись. Похоже, они поняли, на что намекал командир нашего отряда. Кунингунулл порылся в своей сумке, достал оттуда кусок хлеба и бросил его трибуну.

— Вот, отведай галльского хлеба. Он белый. Дрожжи для его выпечки мы делаем из пены, образующейся на поверхности бочек, в которых бродит пиво. Поэтому хлеб получается очень мягким белым и воздушным.

Молодой римлянин с отвращением поморщился, услышав объяснение Кунингунулла, и начал внимательно рассматривать хлеб. Наконец, решившись попробовать его, трибун откусил небольшой кусок с таким видом, будто его заставили зубами оторвать голову дохлой крысе. Все сидевшие вокруг костра наблюдали за ним. Через некоторое время, тщательно прожевав хлеб, трибун протянул буханку офицеру со словами:

— Подобную выпечку вы могли бы покупать у галлов для своих солдат. Им она наверняка придется по вкусу.

Офицер взял в руки ломоть галльского хлеба, откусил немного и, даже не дожевав его, проворчал:

— Совсем недурно! — По его лицу было видно, что хлеб ему очень понравился. Затем командир нашего отряда вновь обратился к Кунингунуллу: — Но наши легионеры обязательно должны есть panis militaris, в противном случае их желудки не смогут переваривать пишу.

Офицер распорядился, кто в какое время должен нести стражу, лег на попону, укрылся шерстяным одеялом и уснул. Молодой трибун устроился на земле неподалеку от офицера и долго рассказывал всякую чушь. Никто не обращал на него внимания. Я, Ванда, эдуи и раб римлянина еще несколько часов сидели у догоравшего костра.

— Скажи, друид, ты уже принял решение? Ты служишь в канцелярии Цезаря? — спросил меня Кунингунулл, передав по кругу бурдюк с вином.

— Да, я подписал контракт, так что теперь должен повсюду следовать за Цезарем и выполнять приказания, полученные от него или от его представителей. Я не смогу отправиться к Атлантикусу вместе с остальными кельтами.

Кунингунулл нервно отмахнулся.

— Гельветы никогда не доберутся до Атлантикуса. Подумай сам, друид. Сейчас это понятно всем. Цезарь надавил на все рычаги и прибегнул к хитрости, которая позволила ему получить под свое начало шесть легионов. Как ты думаешь, что произойдет, если он в ближайшее время не воспользуется столь мощным войском? Да в Риме его в лучшем случае просто высмеют, а в худшем случае обвинят в намерении устроить военный переворот. Цезарь игрок, который раз за разом ставит самого себя в такое положение, из которого есть только один выход. И никаких путей к отступлению. Он готов рискнуть всем, в том числе и своей жизнью, но он знает, чего хочет. Все или ничего.

Я лишь пожал плечами.

— А что плохого сделал тебе Цезарь, друид? — поинтересовался второй эдуй, пристально глядя на меня. — Неужели ты до сих пор не понял — Цезаря нельзя победить. А это значит, что нужно сделать его своим союзником. Я и Кунингунулл — два живых примера. Мы были сыновьями бедного князя, у нас не осталось почти никакого имущества. Никто из соплеменников не воспринимал нас всерьез. Наверняка рано или поздно наступил бы день, когда нам пришлось бы стать рабами, чтобы выплатить свои долги.

— Он говорит чистую правду, — подтвердил Кунингунулл. — Поступив на службу к Цезарю, я получил воинское звание и стал командиром небольшого отряда. Мне назначили приличное жалованье, позволяющее неплохо жить! Мы имеем право участвовать во всех грабежах наравне с остальными легионерами. Когда закончится срок моей службы, я получу римское гражданство, а нынешний проконсул сделает меня князем или царем наших племен. Я спрашиваю тебя, друид, кто мы такие? Рабы Цезаря или его союзники? Нет, мы пользуемся лишь могуществом этого римлянина, чтобы заставить наши племена вновь уважать нас. Поверь, мы добиваемся уважения, которого в самом деле заслуживаем!

— А что мы получили бы взамен, решив встать на сторону тех, кто собирается сражаться против Цезаря? — спросил Дико, второй эдуй. — Взгляни на аллоброгов. Что происходит с их племенами? Римляне буквально задушили их непомерными налогами. Аллоброги должны предоставлять в распоряжение проконсула провинции вспомогательные войска и сами платить этим солдатам жалованье. Немалую часть выращенного ими зерна аллоброги обязаны отдавать Риму. Одной из их многочисленных обязанностей является поддержание в надлежащем состоянии дорог, используемых римлянами. Те же, кто отказывается или не может платить налоги и выполнять возложенные на них обязанности, становятся рабами. Нам, эдуям, не приходится мириться с такой несправедливостью. Если бы среди аллоброгов нашелся хотя бы один кельт, который был бы дружелюбно настроен по отношению к Риму, то Цезарь сегодня же сделал бы его царем. Но аллоброги упрямы и глупы.