Один старик прочистил горло и начал:

— Явита, помни, твоя мать — это скелет твоего духа, отец — его плоть, ученье же — всего лишь тонкая кожа. Когда ты был ребенком, совсем беспомощным, отец и мать во всем тебе помогали и кормили тебя. Самую лучшую часть рыбы, которую удавалось наловить, они отдавали тебе, чтобы ты ел и становился большим и сильным. Больше я не скажу ничего, но помни: лучше, когда твои кости и плоть облекает собственная твоя кожа.

Тут зашамкал совсем беззубый старик:

— Я скажу немного: мы ждем, чтобы ты вернулся и помог нам. Слова, одежда, пища и девушки белого человека сладки как мед. Хватит ли у тебя силы оторваться от меда? Ты нужен нам здесь — ведь белый человек поступает с нами плохо.

С запада начал дуть сильный ветер, и похоже было, что вот-вот польет дождь. Старый Коёубаи застучал палочкой, которой достает известку для бетеля, по сухой тыквенной бутылке, где он эту известку носит, — будто петух захлопал крыльями, когда собрался закукарекать. Это Коёубаи предупреждал, что сейчас будет говорить он.

— Явита! Ты хочешь взять своего отца с собой в деревню белого человека. От этого кровь у меня приливает к костям, а моему телу становится холодно. Я работал на плантациях в Гиригири, и всегда, когда я думаю о тех днях, кровь моя приливает к костям, и моему телу становится холодно. Не знаю, все ли там осталось, как было, или что-то изменилось, но человек не змея, чтобы сбрасывать свою кожу и потом ходить в новой.

Небо потемнело — стало черное как сажа. Сверкнула молния, и загрохотало, будто два огромных камня ударились один о другой. Все побежали к своим хижинам, и тут хлынул дождь. Не спрячься ты под крышу, к утру тебя, может, уже не было бы в живых — казалось, что это не струи дождя, а острые копья, и падают они с места, которое над небом.

Перед тем как лечь спать, я сказал Явите:

— Петух объявляет утро четыре раза. Первые три раза он поет ночью, но на четвертый уже светает — смотри не проспи.

Сам я в эту ночь не сомкнул глаз. Когда петухи пели во второй раз, я услышал, как встает Дане, чтобы приготовить нам поесть. Когда они пропели в третий раз, я услышал, как она достает свою сумку и снова считает деньги. Когда она принесла еду и стала нас будить, петух пропел в четвертый раз. И все петухи и куры слетели с деревьев, где они спали, на землю.

Пока мы ели, Дане мне говорила:

— Подумай хорошенько, прежде чем есть и пить то, что тебе будет предлагать белый человек. Не пей воду, от которой люди теряют разум и попадают потом в плохой дом. Помни, колдовство белого человека очень сильное.

Коёубаи спустился по лестнице из своей хижины, сел у нашего очага и сказал мне:

— Ты отправляешься в деревню белого человека и свой разум не оставляешь здесь, а берешь с собой. Ты берешь с собой все — дух, тело и мысли. Ты уже не молод, тебя не надо учить, как поступать. Знаешь сам, как уберечь себя от колдовства.

Солнце поднималось все выше и искрилось между листьями все сильней. Мы с Явитой попрощались с односельчанами и пожали им руки. Некоторые женщины заплакали, будто кто-то умер.

Дорога оказалась долгая и очень утомительная. Мы пошли вдоль Гиры и дошли до самой деревни Ниндевари. Там мы переправились через Гиру на лодке. Теперь перед нами, куда ни посмотришь, было много-много холмов, им не видно было конца.

Между Ниндевари и Ёмой огородов не сажают — тут охотятся жители многих деревень. Мне часто приходилось бывать здесь, когда я работал носильщиком у белого человека. Тогда я был молодой и сильный, мог подниматься и спускаться по этим холмам с тяжелым грузом на плечах. Но человек родится, стареет и умирает. Колени мои ослабли, ноги когда-то хорошо слушались, а теперь только с большой неохотой поднимали меня на эти холмы.

Шли мы целый день, а к вечеру начался ливень, и мы промокли. До Емы мы добрались только поздно ночью, и Явита повел меня прямо в дом проповедника. Я свалился как мертвый и проснулся, когда уже совсем рассвело.

Был четверг. Нам сказали, что «балус» прилетает по понедельникам и четвергам и что в четверг он должен прилететь после полудня.

Мне казалось, этот день тянется так долго, как не тянулся никакой другой. Солнце поднималось медленно-медленно. Я знал: пройдет еще немного времени, и я полечу по небу, как птица. Жаль, думал я, что не удалось поговорить об этом с отцом, когда тот приходил ко мне ночью! Я бы сказал ему: «Не бросай меня, когда я полечу, как птица, в небе, — я ведь буду беспомощным!»

Мы поели, а потом причесались и сложили все, что взяли с собой, в чемодан к Явите. Место для «балуса» было длинное-длинное, недалеко от него стоял небольшой дом, около этого дома мы сели и стали ждать. Мне еще не верилось, что я полечу. Тело у меня было тяжелое, как будто я не совсем проснулся.

Я сказал Явите:

— Ты не говорил мне, как надо вести себя, одеваться и есть перед белыми людьми.

Но он ответил:

— Не беспокойся об этом, будь таким, какой ты на самом деле. Лучше так, чем стараться быть другим и все делать невпопад.