Шрифт:
— Прибудет смена, тогда уйдем.
— Не пройти им.
— Как это не пройти? Пройдут! Да ты знаешь, о нас не только лейтенант Ерохин тревожится, — о нас и в отряде и в округе беспокоятся. Ведь товарищ Сталин сказал, что в нашей стране самое дорогое — люди.
4
В один из вечеров, когда Потапов ушёл в заслон, Клим и Закир сидели в чуме у очага. Клим тихонько запел:
То не ветер ветку клонит, Не дубравушка шумит, — То моё сердечко стонет, Как осенний лист дрожит.Закир вскочил:
— Перестань, говорю!
— Почему это?
— Перестань, говорю! — раздражённо повторил Османов. — Зачем сердцем плачешь? Совсем плохо!
— Круглые сутки буду петь! — вскипел
Клим, но тотчас подумал: «Закир прав, и без того тяжело на душе».
— Ну, ладно, остынь, — улыбнулся он. Закир покачал головой.
— Ай-ай, ты барс, настоящий барс. Я думал, с Волги тихий человек приехал. Зачем кричишь? Не хорошо!
Закир замолчал. Клим с любопытством посмотрел на товарища: «О чём он сейчас думает? О доме, о родных?»
Османов был неразговорчив, в его скупых суждениях Клима всегда удивляла какая-то» как ему казалось, холодная рассудительность. Клим мечтал стать художником и много раз уже рассказывал друзьям об этой мечте, а кем хочет быть Закир?
— О чём ты, Закир, сейчас думаешь? Османов помешал палкой в очаге.
— У меня большая дума. Совсем большая! — глаза его заблестели. — Я хочу сделать такую машину, замечательную машину: идёт нарушитель, подошёл к границе, а наш товарищ начальник лейтенант Ерохин всё видит. Сидит на заставе и всё видит. Сразу решает, куда Закир а послать, куда тебя послать. Телевизор такой хочу придумать.
— Где же ты такую машину сейчас сделаешь? — усмехнулся Клим.
— Зачем сейчас? Учиться буду, для другого товарища Ерохина машина будет, другой Закир в горы пойдёт.
Османов опять замолчал; и было слышно, как потрескивают в огне кедровые ветки.
— А потом другую машину сделаю, —
мечтательно произнёс Закир: — чтобы арык копала машина.
— Такая машина давно уже сделана, — усмехнулся Клим. — Это же экскаватор!
— Зачем экскаватор? — Закир покачал головой. — Совсем другую машину хочу сделать. Быстро идёт, землю копает, дамбу делает, — все сразу. У меня здесь эта машина, — постучал он пальцем по голове. — Всю машину вижу. Вот о чём думаю. Народу хорошо будет.
Османов подбросил веток в очаг.
— А ты жалобную песню поёшь. Зачем? Моей душе тоже совсем тяжело. Ты плачешь, я плачу, — какой польза! Про машину думай, про свою картину думай, про хорошую жизнь думай...
Сдвинув чёрные брови, Закир сосредоточенно смотрел на огонь, а Клим словно впервые увидел товарища и не нашёлся, что ответить.
— У тебя какая картина там? — показал вдруг Османов на лоб Клима. — Какую картину хочешь рисовать?
— Я хочу написать Волгу. Широкая-широкая Волга, много-много воды, и чайки над волнами, — в тон Закиру ответил Клим. — А за Волгой леса в синей дымке.
— А пароход будет? — перебил Османов.
— Может быть, будет и пароход...
— Почему может быть? Обязательно пароход нарисуй. Пароход плывёт, баржу ведёт. Зачем пустая вода?!
Клим не успел ответить, как один за другим прогремели два винтовочных выстрела — сигнал тревоги.
5
Два человека с трудом тащили какую-то тяжёлую ношу. За плечами у них висели большие рюкзаки и короткие горные лыжи.
Подъём становился всё круче, и тогда один из мужчин передал рюкзак другому и взвалил ношу на спину.
Потапов уже больше часа наблюдал за ними.
Первым на площадку «Пятачок-ветродуй» взобрался высокий мужчина.
Тропа, протоптанная пограничниками, проходила у отвесной скалы, ограничивающей площадку с востока, и неизвестный пока еще не видел её. Осторожно оглядевшись, он порывисто сел, прислонился спиной к камню, за которым притаился Потапов, и стал глотать снег.
Спустя четверть часа на площадке появился второй мужчина. Он нёс на спине человека, не то раненого, не то больного. Положив его на снег, второй мужчина повалился рядом.
Выбежав из ущелья на «Пятачок-ветродуй», Клим и Закир увидели Потапова и двух неизвестных людей с поднятыми вверх руками. Третий лежал на снегу. Потапов держал в поднятой руке гранату.
Ничто не могло сильнее поразить Клима, чем неожиданное появление у Большой зарубки людей, — настолько он был убеждён, что зимой сюда не полезет ни один человек.
По одежде неизвестных было трудно отличить от местных охотников. Однако, несмотря на вечерние сумерки, Клим разглядел, что самый высокий из них — не из местных жителей.