В круговороте общения, подхватившем его после опубликования «Над пропастью во ржи», Сэлинджера тоже разрывали противоречия. Как и следовало ожидать, он сделался гораздо более популярной личностью, нежели ранее. Приглашения на вечеринки и обеды посыпались как из рога изобилия. Женщины всячески старались завести с ним роман. Незнакомые люди охотились за его автографами. Почта приносила груды читательских писем. Сэлинджер признавался, что поначалу нее эти знаки внимания ему льстили. В конце концов, разве не для этого он работал всю свою жизнь? Однако соответствовать ситуации ему было тягостно. Его неожиданно проявившаяся тяга к уединению вошла в конфликт с его социальными инстинктами. Он встречался с женщинами, не доверяя им. Он посещал приемы, где чувствовал себя не в своей тарелке, слишком много пил, а потом сожалел, что вообще принял приглашение. А через неделю опять его принимал. Сэлинджер, подобно Холдену Колфилду, не мог решить, в каком направлении ему следует двигаться.

Пятьдесят первый год ознаменовался для Сэлинджера еще рядом событий, повлиявших на всю его дальнейшую жизнь. Прошедшей осенью он как-то посетил вечеринку, которую устраивали сотрудник журнала «Нью-Йоркер» Фрэнсис Стигмюллер и его жена художница Би Стайн. Там он познакомился с Клэр Дуглас, дочерью известного британского торговца картинами Роберта Лэнгдона Дугласа и единокровной сестрой барона Уильяма Шолто Дугласа, маршала Королевских военно-воздушных сил. Клэр было всего шестнадцать лет, но она мгновенно влюбилась в тридцатидвухлетнего Сэлинджера. Он тоже не остался равнодушен к серьезной девушке с большими выразительными глазами и по-детски угловатыми манерами. На следующее утро он позвонил Стигмюллерам, чтобы попросить их свести его с Клэр, и они дали ему ее адрес в Шипли — той самой частной школе, где, по иронии судьбы, учится Джейн Галлахер в «Над пропастью во ржи». Сэлинджер немедленно связался с Клэр, и на протяжении всего следующего года парочка регулярно встречалась.

Были периоды, когда они практически не разлучались, хотя по всем свидетельствам их отношения оставались невинными. Летом 1951 года им пришлось ненадолго расстаться: Сэлинджер уезжал в Британию, а Клэр сорвалась в Италию на похороны отца. Когда оба они вернулись в Америку, роман возобновился. Однако в декабрьском письме Джейми Хэмилтону Сэлинджер говорит об увлечении некой «Мэри», признаваясь, что они с «Мэри» едва не поженились, но вовремя опомнились. По тону Сэлинджера совершенно ясно, что, несмотря на попытки мыслить «здраво», он все еще во власти своего чувства. Вполне возможно, что на самом деле никакой «Мэри» не существовало, а Сэлинджер подразумевал Клэр Дуглас. Джейми Хэмилтон немедленно догадался бы, о какой Клэр — и какой разнице в возрасте — идет речь, если бы Сэлинджер упомянул ее настоящее имя. Семья Дугласов была хорошо известна в Британии.

Здравый смысл, которым руководствовался Сэлинджер, подавляя в себе чувственность, был на самом деле религией. После возвращения из Европы он начал посещать Центр Рамакришны — Вивекананды на 94-й Восточной улице, находившийся за углом дома на Парк-авеню, где жили его родители. Там изучалась разновидность индуизма, основанная на Ведах, — веданта. В Центре Сэлинджер познакомился с «Провозвестием Рамакришны», объемистым томом, где излагалась сложная религиозная доктрина, в частности проповедующая сексуальное воздержание. В результате, хотя в 1951 году Сэлинджер часто встречался с женщинами, нигде не проскальзывает ни намека на то, что он имел с ними физические контакты. Скорее всего, они беседовали на религиозные темы.

В конце 1951 года случилась беда: основателя журнала «Нью-Йоркер» Гарольда Росса, которому в ноябре исполнилось пятьдесят девять лет, сразил таинственный недуг. Что Рocc серьезно болен, стало ясно еще в конце лета, когда он не смог добраться до редакции. Начиная с 1925 года Росс был выпускающим редактором всех без исключения номеров журнала, поэтому его отсутствие было равносильно катастрофе. Встревоженный Сэлинджер написал ему письмо, где выражал спою озабоченность и надежду на скорое возвращение Росса к работе. Главный редактор действительно вернулся в середине сентября, и жизнь в журнале, казалось, возвратилась в привычную колею. Сэлинджер строил планы навестить Росса в выходные где-нибудь в октябре, однако слег с опоясывающим лишаем и был вынужден отложить поездку. Двадцать третьего октября Рocc прислал Сэлинджеру сочувственное письмо с предложением перенести визит на другую дату. «Я буду ждать Вас весной», — обещал он.

Третьего декабря Сэлинджер, выздоровевший и ощутивший потребность скрыться куда-нибудь от городской суеты, сообщил Гасу Лобрано, что собирается уехать на пару недель, чтобы закончить работу над рассказом. Этому путешествию не суждено было состояться.

Несмотря на то что Гарольд Росс вернулся к работе и даже начал строить планы на следующий год, его здоровье значительно ухудшилось. Он отправился в Бостон и лег в Баптистскую больницу Новой Англии, где 6 декабря ему сделали диагностическую операцию. Хирурги обнаружили большую опухоль, охватившую все правое легкое, и, пока они совещались, какие шаги предпринять, Росс умер на операционном столе.

Новость буквально подкосила Сэлинджера. Он любил Росса всем сердцем. Десятого декабря он присутствовал на его похоронах вместе со всей журнальной «семьей». Помимо потрясения и горя, сотрудники журнала испытывали растерянность. Смерть Росса оказалась неожиданной, и преемника он назвать не успел. В кулуарах назывались имена двух вероятных кандидатов на место главного редактора. Одним из них был Гас Лобрано, с которым общался Сэлинджер. Другим — Уильям Шон, работавший в «Нью-Йоркере» с 1933 года.

Никогда более в своей писательской карьере Сэлинджер не приближался к уровню продуктивности, достигнутому им в 1948 году. Почти весь 1951 год он провел в борениях с рассказом «Голубой период де Домье-Смита», единственным, написанным им в этом году. Сам Сэлинджер утверждал, что работа заняла у него пять месяцев, но на самом деле — гораздо больше.

Судя по всему, Сэлинджер начал писать этот рассказ вскоре после того, как у него не приняли «Реквием по призраку оперы» в январе 1951 года. Первое известное упоминание о нем содержится в недатированном письме Гасу Лобрано. Незадолго до 8 мая, дня отъезда Сэлинджера в Британию, Лобрано пригласил его на ланч в отель «Алгонквин». Сразу после ресторана Сэлинджер помчался домой, чтобы успеть завершить рассказ, который должен был сдать еще в предыдущую субботу.