— Я не желаю от вас никакой жертвы, — фыркнула она.

После двух или трех минут размышления Томми разразился хохотом.

— Я неблагодарная свинья и последую за вами на край света. Дорогая старая Клементина, — серьезно продолжал он, положив свою руку к ней на плечо, — простите меня.

Тридцатипятисильный мотор уносил все дальше и дальше счастливую пару. Это было в разгаре лета. Над ними сияло голубое небо, а белая дорога тянулась бесконечной лентой. Освежающий ветер очищал им легкие и заставлял усиленно работать их пульс. Тут и там огромные чинары по бокам дороги образовывали бесконечные зеленые аллеи. Они проезжали мирные, сожженные солнцем деревни с кричащими детьми и улыбающимися женщинами на пороге домов.

Многие занимались стиркой белья на ручье; девочки со свиными хвостиками вместо кос весело отвечали на воздушные поцелуи Томми; мужчины отрывались от забора посмотреть на проезжающих.

Автомобиль — целое событие во французских деревнях, все жители сбегались к их экипажу, дивясь на англичанина-шофера, стоявшего у радиатора как каменное изваяние. Хороши были завтраки в каком-нибудь забытом городке, где после поданных в мгновение ока омлета, котлет, цыплят и фруктов, они любили пить кофе в каком-нибудь сонном садике, наблюдая окружающую жизнь. Затем дальше и дальше много готических церквей, башен, зеленых садов.

К вечеру они прибыли в большой город, где решили заночевать. Автомобиль подъехал к крыльцу отеля, вышли хозяин и улыбающаяся хозяйка и приветствовали гостей. Мужчины в зеленых передниках, исполняющие за обедом должность лакеев, а утром горничных, взяли багаж и указали путешественникам чистые уютные комнаты. Когда спала полуденная жара, они решили осмотреть город.

Старинный город с домами раннего ренессанса, кафе, муниципальным театром, биржей, городским отелем, фонтаном и памятниками. После обеда, выпив кофе на тенистой террасе, — во Франции нельзя обойтись без кофе и табаку, — они отправились спать, очарованные прекрасной страной.

Они составили следующий маршрут: Булон, Аббвиль, Боне, Сенс, Тоннерр, Дижон и через Кот д'Ор в Авиньон. Там перед ними были открыты все дороги Франции. Для них все было ново: свобода, нравы и обычаи.

Для Клементины синонимом Франции был Париж; не город Монмартра и бульваров, а мрачный Париж студий, холста и кистей.

Для Томми Париж был Парижем юного художника-туриста: Лувр — музей бессмертных произведений, Люксембург — Пантеон, который обессмертил Пуви де Шаванн. Но о настоящей Франции они ничего не знали и смотрели на все изумленными глазами. По истечении нескольких дней Клементина ожила; новая жизнь забилась в ее венах. Она бросила свою обычную манеру говорить. Она стала моложе. Всем распоряжался Томми.

— Я поехала, чтобы быть леди, — говорила Клементина, — а не разыгрывать старую деву-тетку около маленького мальчика, которому надо покупать конфеты.

По этой причине Клементина не ударяла палец о палец; обо всем заботился Томми со своим невозмутимо-важным видом юного британца. Он забыл жертву, принесенную собственному самолюбию, забыл с беззаботностью двадцати лет, что его личный доход свелся к фунту в неделю, он всецело наслаждался настоящим и предавался розовым мечтам о будущем.

Он был горд своим вновь открытым талантом компаньона и по-мальчишески дурачился.

— Вы довольны, что я забочусь о вас?

— Для меня ново само ощущение, что обо мне заботятся.

— Но оно не кажется вам скверным?

Он устраивал в углу автомобиля для Клементины сиденье из одеял и пледов.

Клементина кивнула. Ей начинало это очень нравиться.

Когда они переехали Рону и вдали показалась Vienne [6] , Томми восхищенно воскликнул:

— О Клементина, останемся здесь на неделю.

Часом позднее, когда они остановились на мосту, соединяющем Vienne с маленьким городком Сент-Коломб и прониклись красотой места, Томми повторил свое предложение:

— Клементина, останемся здесь навсегда.

Клементина кивнула головой. И они любовались широкой голубой рекой, плавно текущей между покрытыми лесом горами, с которых сбегали мириады людских жилищ; как часовой на страже, высился старинный замок Fort de la B^atie [7] , под ним гнездился город с византийскими башнями и черепичными кровлями, готическим шпилем собора, заслоенного пилонами моста, зеленеющей набережной и крепостью Сент-Коломба, залитой полуденным солнцем. Вниз по течению тихо подымалась, под отливающим золотом парусом, баржа. Несколькими минутами позднее, проходя под тенью гор, парус окрасился в новый цвет, который Томми назвал коричневой мечтой. Отсюда легко заключить, что Томми становился поэтом.

В прежние времена Клементина, наверное, отвергла бы подобное дурацкое определение, теперь же она не только согласилась, но даже одобрила его.

— Мы, живущие без солнца, между горшков с красками, не имеем никакого понятия о красоте мира.

— Это верно, — подтвердил Томми.

— Когда мы устаем, мы воображаем, что хорошо было бы прогуляться в страну грез, которую представляем себе где-то к востоку от солнца и к западу от луны. Мы совсем не предполагали, что для этого достаточно только выйти из собственной двери.