«Я думаю, — сказала Рапп, — что издатель никаких прав на материалы, которых никогда и в глаза не видел, не имеет. Понятно, конечно, что ему хочется заполучить все творческое наследие Николая Александровича. Но ему достаточно и того, что у него уже есть. А то, что в библиотеке, должно пойти в Россию. Тем не менее я думаю, что надо бы получить по этому вопросу заключение какого-либо солидного французского юриста».

Хорошие адвокаты из русских, как сказала Евгения Юдифовна, у нее есть, но ей не хочется посвящать в это дело кого-либо из эмигрантов. Николай Александрович постепенно прекратил все контакты с эмиграцией, даже с Мережковским и Гиппиус, с которыми в России был очень дружен. Реакция эмигрантов может быть крайне негативной, как это не раз уже бывало, а ей на старости лет не нужны пересуды и газетная шумиха. И добавила, что «военная», эмиграция, которая до сих пор сильна в Париже, встретила II. А. Бердяева и других интеллектуалов, высланных из России, очень недоброжелательно. Их подозревали в том, что они специально засланы советскими властями во Францию для внесения раскола в сообщество русских изгнанников.

Поблагодарив Евгению Юдифовну за намерение передать нашей стране архив Николая Александровича и связанные с этим хлопоты, я обещал ей проконсультироваться о законности претензий американского издателя с одним из парижских адвокатов, к услугам которого время от времени прибегало наше посольство.

О проведенных мною переговорах с Е.Ю. Рапп я дважды докладывал послу С.А. Виноградову. Перспектива получения дома в пригороде Парижа, пусть и ближнем, его не заинтересовала. «Дом маленький, а хлопот с ним будет много, — сказал Сергей Александрович. — Надо новые „штатные“ единицы в МИДе „выколачивать“, потом визы из французов „выбивать“. Откажись. Поблагодари и объясни ситуацию, как она есть. А по поводу архива срочно готовь сообщение в МИД, Пушкинский дом, ну и в ВОКС. Порадуй своих начальников. Они ничего не решат, но увидят, что не зря у них зарплату получаешь», — закончил он, улыбаясь, свой монолог.

Через два-три дня я встретился с адвокатом. Ознакомившись с текстом договора, заключенного Бердяевым с издателем, он дал однозначный ответ: «Действие указанного договора на архивы Бердяева и его труды, изданные другими издательствами до и после его подписания, не распространяется». С этим документом я и поехал к Евгении Юдифовне. Прочитав его, она сказала, что передаст его директору Национальной библиотеки, чтобы у него — «милого и доброго человека», с которым она знакома много лет, не возникли какие-либо неприятности. Американцы невоспитанны, жадны, могут и тяжбу затеять.

Евгения Юдифовна была поклонницей генерала Дс Голля и считала, что во время войны он выбрал единственно правильный путь, организовав движение Сопротивления и заключив с Россией договор о взаимопомощи. К амсрикаїщам, как народу, и к Соединённым Штатам она не питала симпатии, считая, что правительство этой страны в отношениях со своими союзниками проводит политику диктата.

Бывало, что Евгения Юдифовна предавалась воспоминаниям о Бердяеве, в частности, о его необычайно высокой работоспособности. «Он мог несколько часов подряд писать, даже не выпив чашки чая. Но прежде чем сесть за стол и начать какую-то работу, ходил по квартире и долго думал. А то подойдет к шкафу, возьмет первую попавшуюся книгу и начнет её читать. И вдруг радостный возглас: „Надо же, хорошо, шельмец, пишет! И я так думал когда-то, а время-то уж не то. Кто же это? Ха-ха, да это моя работа. Забыл уж“. Всех близко знавших Бердяева удивляла его способность обдумывать и писать одновременно несколько книг или статей».

Москва заинтересовалась архивом Бердяева, и вскоре мы получили письмо от директора Пушкинского дома. Он просил ускорить присылку документов. Там же находилось и письмо Евгении Юдифовне с выражением признательности за сохранение и передачу архива Николая Александровича. Письму она искренне обрадовалась, только пожалела, что сам Николай Александрович уже никогда не сможет его прочесть и не узнает, что его документы будут храниться в Петербурге, который он так любил.

Вскоре посольство получило из Национальной библиотеки все 17 коробок документов Бердяева. В конце концов эти документы оказались в Российском государственном архиве литературы и искусства. Это 1007 единиц хранения, включающих рукописи статей, докладов, трактатов, письма к С.Н. Булгакову, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковскому. Часть этих документов была опубликована.

Н.А. Бердяев умер 24 марта 1948 года за письменным столом в своем доме в Клямаре. Там же 15 ноября 1960 года умерла и Евгения Юдифовна. Оба похоронены на местном кладбище.

Однажды в посольство пришла молодая женщина, одетая просто, но со вкусом, и попросила свидания с атташе по культуре. Ее проводили ко мне. Дама прекрасно говорила по-французски, и если бы не лицо, истинно русское, но чуть-чуть скуластое, ее можно было бы принять за француженку. Поздоровавшись, она перешла на великолепный русский, с каким встречаешься теперь только в старых книгах.

Это была Ксения Куприна, дочь известного русского писателя Александра Ивановича Куприна. Как только она представилась, стало понятно, откуда в ее облике эта едва уловимая «восточинка»: ее бабушка но линии отца — княжна Куланчакова — была из татарского рода.

О цели визита Ксения Александровна сказала просто и без обиняков: «Оказалась в затруднительном материальном положении. Зашла узнать, нет ли для нее в посольстве какой-нибудь работы». И добавила, что кроме русского и французского свободно владеет английским и немецким языками. Могла бы работать переводчиком, но только устным, поскольку языки учила походя, и писать ни на одном из них, в том числе и на русском, грамотно не умеет. И никаких документов об образовании у нес нет.

Мне она подходила и без документов. Ее приход был для нас подарком. В те годы во Францию приезжало много советских делегаций и артистических коллективов, как правило, без переводчиков. Это создавало посольству трудности, поскольку переводчиков в штате не было. И я, не раздумывая, предложил ей поработать с делегациями. Она тут же согласилась. Увидев такую поспешность с ее стороны, я счел нужным предупредить, что платить много не смогу, но на хлеб с маслом хватит.

Мы разговорились с Ксенией Александровной, и вот что я запомнил из ее рассказа и узнал позже о семье Куприных и ее жизни в Париже.