— Да понимаешь… Словом, проститься.

Смущенно потупился Вересков. Физически ощущалось, как неприятно ему лгать девушке, а ложь присутствовала, и она ее улавливала безошибочно. Вчера они виделись, Таня полностью была в курсе его госпитальных дел, никаких расставаний не предвиделось и предвидеться не могло. Подозрительно посмотрела на опустившего голову краскома:

— Как проститься? Ты сам говорил вчера…

Как можно убедительнее постарался Сергей ответить:

— Обстоятельства переменились. Тут меня вызвали… Словом, я должен уехать, нет, не в дивизию, а так, по делу на несколько дней.

Пристально глядела девушка на человека, о существовании которого она совсем недавно еще и не подозревала и который при первом знакомстве вызвал у нее такую неприязнь. И без которого дальше жить она не могла и не хотела. И то, что те самые слова между ними еще не прозвучали, не имело для нее никакого значения. Она знала свой ответ на них.

Спросила враз потускневшим голосом:

— И когда ехать надо?

— Утром… Так я пошел? До вечера…

Только когда закрылась за ним дверь, охнула Таня. Непостижимой женской интуицией угадала, озарилась, что «несколько дней», на которые должен завтра отбыть Сергей, могут означать и действительно несколько дней, и — навсегда…

Застыла беспомощно, слепо уставившись в дверь. И не ощутила, конечно, на себе цепкого и долгого взгляда от дальнего стола.

Меж тем не так уж далеко от Тверской — на Арбате, на Собачьей площадке — Илья Фридман и Александр Захаров обживали чердак жилого дома, примечательного лишь тем, что располагался он точно напротив другого, в котором проживали братья Михаил и Антон Гарусовы. Отсюда, через чердачное полукруглое окно, отлично просматривался и подъезд, и лестничная площадка, на которую выходила квартира Гарусовых, и одна из ее комнат.

Наблюдательный пункт оснащен основательно. Под рукой, на ящике вместо столика, тяжелый морской бинокль, часы-луковица с морским же — не на двенадцать, а на двадцать четыре часовых деления — циферблатом, тетрадка для записей, карандаш. Есть и фонарик со шторкой, чтобы делать записи в темноте. Ну, и оружие, само собой.

Дверь чердачная на надежном запоре, никто посторонний сюда не проникнет. Отворят Фридман или Захаров только по условленному стуку, время смены тоже обговорено.

Вот к подъезду дома подошел высокий мужчина средних лет, одетый в черную шинель гражданского покроя и кепку. Это и есть Михаил Гарусов. Фридман толкнул локтем в бок напарника:

— Объект номер один вошел в дом. Засекай время фиксируй…

Захаров сделал в чистой тетрадке первую запись…

В это самое время поднял трубку телефона в своем кабинете Дзержинский, попросил дежурного соединить его с начальником угро Трепаловым. Разговор был недолгим:

— Александр Максимович? Дзержинский… Просьба большая. Нет, нет, людей отбирать не будем, не волнуйтесь. Я знаю, у вас в штате есть старый сыщик, знаток… Да, по-видимому, это он. В секретном порядке наведите у него исчерпывающую справку, кто в Москве из уголовного мира до революции использовал для ограблений подземные коммуникации… Очень срочно. Прошу перезвонить мне или товарищу Манцеву немедленно, как узнаете. Благодарю.

Феликс Эдмундович опустил трубку и надолго задумался.

Вечером того же дня Вересков дождался Таню, как уговаривались. Тверской, бульварами, Большой Никитской, затем Пресней добрались за час неспешного хода до клуба бывшей Прохоровской мануфактуры. Партер и ярусы были битком набиты рабочими, работницами, красноармейцами, хватало и подростков. Сергею и Тане достались хорошие места в первом ярусе, совсем рядом со сценой.

Таня ошиблась: представление было не оперой, хотя включало, действительно, популярные оперные арии и дуэты. В цельном виде оперные и балетные спектакли в том сезоне были редкостью. Чаще всего, особенно на клубной сцене, устраивали дивертисментные концерты, участвовали в них те артисты, в том числе и знаменитости всероссийские, кого удавалось найти и уговорить организаторам.

Тане и Сергею повезло — то ли обстоятельства удачно сложились, то ли устроители особо постарались, но концерт получился превосходный по меркам и мирного времени. Был и легендарный бас, и знаменитый тенор, и популярнейшая исполнительница цыганских романсов, и лучшая балетная пара из Большого, и куплетист — любимец московской публики, В другую пору Сергей сказал бы про такой концерт непочтительно — «окрошка», но в последний раз он был в театре лет пять назад, если не больше. Кроме того, рядом с ним сидела Таня, которая, похоже, таких артистов видела вообще впервые в жизни. А потому они искренне радовались каждому номеру, вместе с залом бурно аплодировали актерам и вообще были счастливы.

Потом они долго брели по пресненским переулкам, незаметно приближаясь к зоопарку, неподалеку от которого жила Таня. Когда проходили мимо церкви Рождества Иоанна Предтечи, Таня по какому-то наитию спросила:

— А твоя поездка — это опасно?

Сергей вздрогнул, с ненужной поспешностью ответил вопросом:

— С чего ты взяла?

Девушка промолчала. Ей все было теперь ясно, хотя ничего конкретного она не узнала.

Они пересекли Пресню, подошли к неказистому трехэтажному зданию, который украшала вывеска парикмахерской. Постояли у Таниного подъезда. Сергей, отогнув обшлаг рукава шинели, взглянул на часы: