Так и не вымолвив ни слова, он показал мне рукой на дверь.

За дверью в коридоре меня дожидался низкорослый. Он что-то сказал подошедшему карлику, держащему над головой свечу, хотя в коридоре было достаточно светло, и толкнул меня вперед.

Мы остановились перед дверью, которая в отличие от других в этом коридоре была обита металлом. Мой охранник, приложив щеку к круглому отверстию в середине двери, долго молчал. Затем сплюнул и отодвинул мощный засов. Втолкнул меня в комнату.

Я осмотрелся. Сколоченные из жердин нары в два этажа, стол, два стула и лучина над чашкой с водой у входа. За столом сидела женщина, она куталась в залатанное одеяло, смотрела на меня и молчала. Медленно и ритмично раскачиваясь, стукала носком грубого ботинка по деревянному полу. На стене над ее головой висел портрет какого-то китайца в кепке с коротким козырьком.

– Душно здесь, – сказал я, устраиваясь напротив женщины, так и не предложившей мне сесть.

– За что тебя? – спросила она тихо, продолжая раскачиваться и стукать носком ботинка по полу.

– Убийство. – Я вздохнул.

Она кивнула сочувственно. Пожала плечами, нервным движением рук поправила прическу, одеяло распахнулось, показался ворот темного заношенного платья. Я глядел в лицо сокамерницы, пытаясь определить ее возраст: вроде и молодая, лет тридцати, но мешки под глазами, морщинки на лбу и щеках.

– Хогерт заплатил за меня два мешка хлеба, – сказала она не без гордости и опустила голову. Стала разглядывать ногти на правой руке.

– Я первый день в городе. Совсем запутался. Ума не хватает понять: где мы? Откуда все? – Я развел руками.

– Оно и видно, первый, – не оголодал по бабе. Запомни, стоит мне пискнуть, и пропал ты… Тюрьма это. Город-тюрьма. Кто-то из ученых выдумал гнутое время или что-то в таком роде. И теперь всех, кто… – Она провела пальцем по шее. – Террористы, убийцы всех мастей – всех направляют сюда. Да ты и сам говоришь, по мокрому делу шел.

Что-то дрогнуло в ее лице. Веко над правым глазом стало дергаться. Уголки пухлогубого рта опустились. Она зябко повела плечами, поправила одеяло и медленно подняла голову, избегая смотреть мне в глаза. Ее лицо можно было бы назвать симпатичным, если бы не набрякшие веки.

– Муж изменял мне, – сказала она, перестав стукать ботинком по полу и раскачиваться. – Потом он наградил меня болезнью, от которой нет спасения… Мальчик родился, уже больной! Муж стал обвинять меня в измене – мол, не от него мы больны… Умопомрачение на меня нашло – придушила я своего ребенка, провернула через мясорубку, нажарила котлет и накормила ими мужа…

Я отвернулся от нее и услышал тяжкий вздох. Собеседница встала из-за стола и повалилась на нижний ярус нар. «Неужто правду говорит?» – подумал я, краем глаза наблюдая за женщиной.

– Наверное, тебе страшно слышать такое. Вижу, презираешь меня. Так убей!.. У-убейте меня, – прошептала она. – Разрежь на куски – и в мясорубку. В городе тьма голодных – сожрут. Вот и младенец будет отомщенным. Убей меня – отомсти за младенца!

Ее стала сотрясать дрожь. Но женщина сопротивлялась. Скажет слово и вцепится зубами в одеяло. Казалось, в ее мозгу натянута струна, которая может лопнуть в любую минуту.

– Не хочешь руки марать… Как и другие… А самой страшно. Хогерт через день-два спать со мной будет… Хотя и знает о младенце… И не боится заразы, которую от меня заполучить может: целовал, целовал уже… Скоты все! Подонки!

Мне было противно слушать ее страшную исповедь, если, конечно, она говорила правду. Но я был вынужден находиться с сокамерницей в одном помещении. Никуда не уйти, не убежать. Как наказание!

Женщина несколько раз ударилась затылком о стену – мне бы успокоить ее, найти нужные слова, но я не мог даже пошевелиться – и, вперив в меня пристальный взгляд, затихла.

– Подойди ко мне, – сказала она капризно. – Не то кликну людей Хогерта. Мне терять нечего. Ну?..

Я присел на краешек нар рядом с ней, забившейся в угол.

Она придвинулась и положила руку на мое колено.

– Каждый человек получает по делам своим. Могла ли я подумать, что… – Она настороженно посмотрела на дверь, прислушалась. – Наверное, лучина, – вздохнула, опустив голову. Вытянула из-за спины новую лучину и попросила сменить.

Едва я сделал шаг… дверь открылась. Вошедший вырвал из моих рук лучину и кинул ее на стол.

– За мной, – сказал он, оскалившись, словно хотел куснуть меня.

Коридор свернул вправо. Наши шаги заглушала разбросанная по цементному полу стекловата. Вскоре мы подошли к пролому в стене и остановились.