Ариасп молчал, непонимающе взирая на деда. Он никогда особенно ни к чему не стремился, за исключением постельных утех. В его представлении, слава и почести приходят к человеку, ставшему царем или сатрапом, или, на худой конец, хилиархом [89] . Но ему царем не быть, сатрапом не стать по молодости лет, в хилиархи же Ариасп и вовсе не стремился.

– Ты жил, не задумываясь о том, достойно ли ты существуешь в этом мире, – продолжал Арсам. – Благодаря отцу, Ариасп, ты избегал воинских трудов, не желая понимать, что тем самым позоришь и свое имя, и наш род. Теперь, когда даже твой всесильный отец не в состоянии изменить постигший тебя рок, пришло время выбрать свою судьбу, Ариасп.

– Какую судьбу? – Ариасп подумал, будто дед хочет предложить ему покончить жизнь самоубийством, и испугался.

– Тебе нужно решить, Ариасп, как ты покинешь этот мир: в блеске воинской славы или как последнее ничтожество, скрывающееся под женским платьем. Выбирай!

– Я боюсь крови, дед, – признался Ариасп в свое оправдание. – Разве я виноват в этом?

– Я тебя не виню, – ответил Арсам. – Напротив, стараюсь помочь тебе. Твои любовницы, Ариасп, могут лишь вытереть тебе слезы, и все. От грядущего позора они тебя не спасут.

– Какого позора? – заволновался Ариасп. Подобно всем красавцам и любимчикам, он очень ревниво относился к слухам о себе.

– Дорогой внук, когда ты испустишь дух, – жестко молвил Арсам, – твой прах вынесут на люди, чтобы предать его погребению. Твоя кончина будет еще более безобразной не от того, что лицо твое и тело обезобразит болезнь, но потому, что тебя вынесут из эндеруна одетым в женское платье. Пожилые персы и твои ровесники станут показывать на твое мертвое тело пальцами, смеяться и говорить: мол, поглядите, средний сын Гистаспа жил жалкой жизнью и умер как ничтожество.

– Нет, нет и нет! Этого никогда не будет! – закричал Ариасп, не сдерживая слез обиды. – Я не позволю… Я не хочу… Я не умру жалкой смертью!

– Правильно, внук мой, – поддакнул Арсам. – Докажи всем, что ты парень не промах. Что доблести тебе не занимать, и тогда все твои ровесники лопнут от зависти. А люди уважаемые станут восхищаться тобой, сравнивая тебя с самим Небесным Воителем [90] . Молоденькие девушки и матери семейств будут рыдать, узнав о твоей кончине.

Непонятно, что именно подействовало на впечатлительного Ариаспа: то, что он станет прекрасным мучеником в глазах женщин, или то, что своей доблестной смертью в схватке с врагом он заткнет рты всем злопыхателям и недругам. А может быть, Ариаспу просто захотелось умереть до того, как болезнь обезобразит его лицо и тело, дабы не выглядеть отталкивающе на смертном одре? Трудно сказать, но разговор с дедом возымел благотворное действие.

Сажая внука на коня и вручая ему щит, меч и копье, старый Арсам был уверен, что Ариасп не выйдет из сечи живым. Однако тот не только уцелел, но даже не получил ни одной царапины, хотя его видели в самом пекле сражения.

Обрадованный Дарий сразу после битвы сделал Ариаспа дефтадаром [91] .

Получив известие от Гобрия об очередном восстании в Вавилоне и о воцарении там Арахи, сына Халдиты, под именем Навуходоносора, сына Набонида, Дарий отрядил часть войска против восставших вавилонян, доверив командование Интаферну. Напутствуя его, Дарий сказал, что Интаферн может наказать упрямых вавилонян с той жестокостью, какую сочтет должной и необходимой.

Гобрию Дарий повелел оставаться в Сузах и оказать поддержку Интаферну, если тот попросит о помощи.

Интаферн отнесся к поручению царя как к особой милости, которой, собственно, он давно добивался, выказывая храбрость на полях сражений и свое умение руководить войсками. То, что Дарий предпочел его Артавазду и Ваумисе, своим любимцам, наполнило честолюбивого Интаферна горделивым самодовольством.

Перевалив через горы и перейдя реку Тигр, Интаферн устремился к Вавилону как хищник, жаждущий крови.

Проходя через верхнемесопотамские селенья и города, Интаферн безжалостно изымал у жителей съестные припасы и вьючный скот. Однажды, во время стоянки у какого-то городка, двух персидских воинов, ушедших за водой к реке, нашли мертвыми. Интаферн без долгих раздумий отдал городок на разграбление своему войску, приказав вырезать всех жителей от мала до велика.

Интаферн сжег одно селенье только за то, что родители приглянувшейся ему девушки спрятали ее от него. Другое было стерто с лица земли, ибо старейшины вздумали спорить с Интаферном.

Издеваясь над самозваным царем вавилонян, Интаферн прислал ему в подарок пятьсот отрубленных голов, сопроводив сей страшный дар кратким посланием, гласившим: «Презренный Араха, скоро я наполню Вавилон такими же вот „арбузами“».

Интаферн быстро продвигался с войском к Вавилону, а впереди него летела молва о насилиях персов и жестокости их полководца.