— Тедди. Теодора Винингтон. Вы ее знаете?

Кандида сделала заметку и покопалась в памяти.

— Звучит знакомо, но, кажется, мы не встречались прежде. Нет, не помню. Она тоже работает в «Стейнберге»?

— Работала, но там не одобряют, когда мужья и жены работают в одной фирме... знаете, «китайские стены», противоречивые интересы, весь этот мусор. Теперь она ищет работу. Было бы лучше, если бы вы с ней поговорили, а не со мной. Она действительно умеет вести дела, раз я это сам говорю, — Он самодовольно посмотрел на нее. — При случае я вставлю за вас доброе слово... Вы почешете мою спину — когда-нибудь и у меня появится возможность почесать вашу...

Улыбка Кандиды исчезла.

— Итак, расскажите мне подробнее, что хорошо, а что плохо в «Стейнберг Рот»... — деловито сказала она.

Когда Майк Мичинелли ушел, Кандида вернулась к компьютеру, чтобы записать собеседование. Она оценила Майка классом «А», как профессионала высшего уровня, и ввела свои инициалы в графу сотрудника, проводившего собеседование, чтобы коллеги знали, кто из консультантов оценивал его. У нее не осталось сомнений, что Майк доволен «Стейнберг Рот» и, следовательно, не захочет менять место работы. Она опустила курсор на поле «Связи:» и добавила «Е: Т. Винингтон». Это объясняло каждому, кто был знаком с системой кодов в ЭРК, что Майк помолвлен с Т. Винингтон. Ведение записей о таких мелочах было важной частью ее базы данных и помогало избегать существенных конфузов. На месте, отведенном для итогового заключения, она напечатала: «Петушащийся, эгоцентричный ублюдок. Хорошо отполированный булыжник. Бедный мальчик, выбившийся из нищеты. Далеко еще пойдет».

Затем она напечатала «ВИНИНГТОН» и нажала клавишу поиска. В списке оказались трое Винингтонов. Она выбрала Т. Винингтон и прочитала следующее:

«Теодора Винингтон (Тедди). Возраст — 28. Англичанка. Нью Колледж, Оксфорд. Работала в финансовой корпорации «Стейнберг Рот» до августа 1991, у Пит-Риверса. Говорят, что очаровательна и хорошо знает дело. Интеллигентна, дисциплинированна, трудолюбива, с хорошими родственными связями. Наблюдательна. Настоящая приманка».

Кандида тщательно следила, чтобы данные в базе вовремя обновлялись и соответствовали друг другу. Ничего не было важнее для ее бизнеса, чем эта информация, и ничего не было важнее для Кандиды, чем ее бизнес. Она установила курсор на поле «Связи:» и добавила: «Е: М. Мичинелли».

Настоящая приманка... счастливец старина Майк Мичинелли.

Майк все-таки согласился устроить вечеринку в доме Тедди, хотя его собственная квартира была просторнее. «Стейнберг Рот» обеспечил его жильем в престижном Кенсингтонском районе. Майк любил свою квартиру. Она отличалась от его родительского домика в Нортшилде так, как только может отличаться один дом от другого. Он любил просторные комнаты и даже не ставил в них много мебели, чтобы они казались еще просторнее. Майк любил белые стены, белые шелковые занавески и светлые, почти белые настенные ковры. Родительский домик, напротив, был пестрым и шумным, с жуткими репродукциями известных картин и полными пластмассовых тюльпанов вазами, вечно торчавшими на огромном телевизоре. Майк любил свою автоматизированную кухню, хотя редко прикасался там к чему-нибудь, кроме холодильника и микроволновой печи. Больше всего он любил отделанную мрамором душевую, оборудованную не только мощным душем, с целым набором массажных, игольчатых и газирующих приставок, но и вершиной технического искусства — программируемым телефоном в специальной нише, так что можно было не бежать в спальню, если торговые дела требовали срочного разговора с Токио или Хельсинки. Тедди ненавидела этот телефон, ради которого, казалось, была построена вся квартира. Она даже пыталась испортить его, направив на него струю из массажной приставки, но безуспешно, к своей огромной досаде и облегчению Майка.

Тедди жила неподалеку от Майка в небольшом особнячке, упершемся в конец Стэнли Гарден, обсаженной деревьями улицы сбоку от Ладрок Гроув. Домик был подарен Тедди бабушкой, которая пользовалась им как pied-a-terre2, пока не стала слишком старой для регулярных поездок в Лондон. Из уважения к бабушке Тедди не переставила ни единой вещи, не перевесила ни единой картины за все семь лет жизни в нем. Ей хотелось, чтобы Матти чувствовала себя как дома во время редких визитов в Лондон, когда она останавливалась у Тедди. Кроме того, Тедди нравилось, что домик заполнен всякими маленькими сокровищами, любовно собранными бабушкой за долгую, полную путешествий жизнь. Это давало ей чувство преемственности, чувство принадлежности к роду.

Оглядев гостиную, заваленную кучами старых воскресных газет и журналов для новобрачных, старыми диванными подушками, одеждой, косметикой, шарфами, валяющимися как попало на креслах, и прочими обносками жизни одинокой-но-почти-замужней женщины, Тедди вынуждена была признать, что дух преемственности зашел слишком далеко. Домик был маловат и требовал генеральной уборки перед вечеринкой.

Засучив рукава, Тедди взялась за работу. Она сгребла весь разбросанный по комнате хлам в одну огромную кучу и запихнула под диван. Ей всегда казалось, что это наилучший способ уборки. Во-первых, в доме не оставалось ни соринки, во-вторых, вещи, которые она в течение недели не вытаскивала обратно, так и оставались под диваном. Тедди справедливо полагала, что ей не нужны вещи, которые не потребовалось оттуда выкапывать. Она пробежалась по домику, взбивая подушки и расставляя вазы с пышно распустившимися розами.

Было нелегко уговорить Майка переехать к ней после свадьбы, но она твердо решила, что ее семейный дом будет здесь. Майк цеплялся за свою кенсингтонскую квартиру — тем более, что за нее не нужно было вносить квартплату, но Тедди втайне чувствовала, что сумеет переубедить его, доказать ему, что деньги — еще не все. Она жалела Майка, глубоко понимая его чувства, и знала, как много значат для него свидетельства жизненного успеха. Она ненавидела его детство и недолюбливала его родителей, слишком сильно напоминавших ему о нищей и унизительной юности. Однако Тедди восхищалась тем, что он смог пробиться так далеко, наперекор обстоятельствам и опираясь только на свой талант. Ее втайне смущала практичность Майка, но она надеялась постепенно изменить его.

Она занялась кухней, где накопилась куча работы. Одни люди моют посуду после еды, другие — перед едой. Тедди, определенно, принадлежала к последним. Удовлетворившись наконец состоянием жилища, она вспомнила о провизии для вечеринки и понеслась в магазины, или точнее, в магазин.

Если бы вы искали продуктовый магазин, открытый в субботу вечером, единственным в Лондоне оказался бы «Хародс Холл». Так считала и Тедди, пробиваясь сквозь толпы туристов и нетерпеливых покупателей. Именно в «Хародс Холле» она чаще всего оказывалась в субботу вечером. Тедди была порывистой и благодушной хозяйкой. По пятницам она нередко приглашала гостей на субботний ужин, а в субботу с утра проводила пару часов, валяясь в постели и перелистывая кулинарные книги с восхитительными картинками, пока не признавала, что ее кулинарного мастерства недостаточно для мяса лангуста с томатной подливкой или заливного из фазана. В нежелании готовить угощение ей не было равных — les oeufs brouilles sur ses lits de toast3 — поэтому она снова и снова возвращалась к банкам с готовой едой в глубокое, пещеристое брюхо «Хародса». К счастью, никто этого вроде бы не замечал, а они с Майком легко переносили суровые цены, назначаемые «Хародсом» для ленивых или безнадежных стряпух.