Так как насчёт обеда хлопотали трое взрослых мужчин, которые представлялись благодушно настроенному Ханову тремя добрыми волшебниками, он меньше всего думал сейчас о костре или о шампурах. Вода доставляла ему удовольствие, и он то нырял, то плескался на поверхности, плавал то на боку, то на спине, а то и просто «по-собачьи». А когда уставал плавать, вылезал на противоположный берег и валялся там на горячем песке. Потом снова нырял.

Ласковая вода, чистый песок, мягкий солнечный свет. Что ещё нужно, чтобы дать отдых уставшему телу? Стараясь ни о чём не думать, он утратил ощущение времени. И кто знает, до каких пор он наслаждался бы купанием, если бы до него не донёсся запах, мяса, прожаренного на саксауловых углях, запах, который мгновенно пробудил в нём зверский аппетит.

Два ковра, раскинутые в тени гребенчука, и расстеленная скатерть сразу привлекли его взор. Но Ханов сделал вид, будто ничего не заметил.

— Что-то у тебя конца не видно? — решил он поиздеваться над Чары. — Может, ты вознамерился морить меня голодом?

Чары не произнёс ни звука. Сейчас ему было не до шуток. Он суетился вокруг костра, но в мыслях пребывал возле своего «газика», брошенного в пустыне. Что же касается Агаева, то даже всемирный потоп не достал бы ему сейчас до щиколоток. Любовно сияв с углей первые пять шампуров шипящего шашлыка, с которого капало сало, он сказал:

— Мы готовы, товарищ Ханов! Начинайте!

Ханов оделся и сел, поджав под себя ноги и сразу заняв целиком один из двух ковров. Прежде чем протянуть руку к жареному мясу, он жадно вдохнул в себя аромат еды и окинул взглядом угощение. Румяные помидоры, молоденький лук, тускло поблёскивающий белый и чёрный виноград, нарезанный ломтиками красный, как угли, арбуз, пахнущая мёдом дыня «вахарман», мягкий золотистый чурек… словом, здесь было всё, о чём только может мечтать человек после удачной охоты, вплоть до жирного чала. Поскольку Агаеву было сказано: «хлеб и напитки, — с тебя!», ревизор, не желая прослыть в глазах начальника скрягой, набил ковровый хурджун всем, что оказалось дома.

Однако на скатерти пока не было того, без чего и шашлык не шашлык.

Увидав, что Ханов беспокойно оглядывается по сторонам, Агаев сказал:

— Чары! Открой-ка тот саквояж! — И, сняв с углей ещё пять шампуров, положил их поверх прежних.

Чары покорно вытащил из саквояжа две бутылки водки, затем две бутылки коньяка и выстроил их рядком.

— Говорите, кому что наливать! — проявил инициативу ревизор.

— Лично я, люди, буду пить водку, — громогласно объявил Ханов и пододвинул к ревизору свою цветастую пиалу.

— Пожалуй, я тоже, — присоединился к начальнику Агаев, которому страстно хотелось коньяку. Он ловко подкинул бутылку с водкой в руке и привычными движениями быстро откупорил её. Затем, наполнив пиалу Ханова и свою, он обратился к Ширли: — А тебе, Лысый, чего налить?

Словно советуясь со своей совестью, механик погладил бороду и виновато посмотрел на соседей:

— Разве и мне выпить, люди?

— Ты не бормочи, говори прямо! — поторопил его Агаев. — А то я сейчас от голода с ума сойду.

— Ай, налей мне из цветной! — и механик нерешительно взял пиалу в руки.

— Ты что? — Чары с удивлением уставился на Лысого Ширли. — Как же ты примиришь аллаха с коньяком?

— Это я так, в шутку! — механик покраснел и замотал бородой, не зная, куда поставить пиалу.

— Разве можно так шутить, Ширли-хан! — засмеялся Агаев. — Впрочем, в наш век надо делать всё, что нравится. Если сердце твоё не противится коньяку, то он может у тебя и с богом соседствовать. Я вот, например, не признаю религии. И намаз не совершаю, и поста не соблюдаю. Но когда празднуют курбанлык и мне подают кусок пожирнее, я получаю полное удовольствие.

Ханову было безразлично, пьёт или не пьёт Лысый Ширли, нарушает он обряд или нет. Сейчас все помыслы его были направлены на мягкую печень и круто посоленное мясо.

— А что если о молитвах и постах мы поговорим попозже? — предложил он, придвигая к себе пиалу. — Раз Ширли не хочет, налей Чары и — конец спорам!

— Мне не надо! — категорически отказался Чары.

— И ты верующий? — притворно ужаснулся Агаев.

Чары промолчал.

— Не хочет — не принуждай. Ему ещё предстоит вечером машину ремонтировать, — сказал Ханов и, подняв свою пиалу, чокнулся с Агаевым. — Джигиты, за ваше здоровье! Пусть самые плохие наши дни будут такими, как сегодняшний!

По мере того, как с шампуров то по одному, а то и по два, снимали куски мяса, пустела и бутылка.

— Как у тебя с поясницей, Караджа? — проявил вдруг интерес разомлевший Ханов.

Но тот после второй пиалы позабыл и то, что его выбросило из машины, и то, что он ушиб спину.

— С поясницей? — не сразу сообразил Агаев и удивлённо прищурил пьяные глаза. — Ах, с поясницей теперь хорошо!

— Если хорошо, налей-ка ещё по глотку!

— Пожалуйста!

Агаев и наливал, и сам пил, и в то же время успевал нанизывать на оголённые шампуры кусочки мяса и класть их на огонь, и в нужный момент поворачивать и раздувать своей соломенной шляпой угли, когда они покрывались золою, и снимать с огня готовое мясо, и вдобавок угощать присутствующих.