Налаженная, казалось, жизнь Качалина, в которой, как ему думалось, не было места неожиданным поворотам, изменилась в одночасье. Произошло это в день, когда его младший брат Илья подорвался на мине в Чечне. В ростовском госпитале брату отняли развороченную осколками ступню, но главная беда оказалась даже не в ампутации, хотя для молодого парня стать калекой в двадцать лет — тоже непереносимое страдание. Илья угасал от контузии, ему грозила полная утрата зрения, речи и, как следствие навалившихся напастей, неизбежная смерть.

Антон в те дни сильно сдал. Он метался между Ростовом и Тюменью в свободные от работы дни, на отдых, полноценный сон времени почти не оставалось. Лечащий врач брата, щуплый лысый майор медслужбы, сочувствующий замотавшемуся летчику с севера, как-то в приватной беседе за чаем откровенно признался, что шансов у Ильи почти нет, но... На юге Германии находится одна хитромудрая клиника, где собрались отличные профессионалы, обладающие к тому же современной медтехникой, препаратами последнего поколения и собственным ноу-хау в лечении подобных недугов, и там горбатится давний приятель майора... Словом, можно попытаться пристроить туда Илью, но... Опять это «но»! Полугодичный курс лечения и реабилитации обойдется в двадцать пять тысяч долларов. Всего-то? Действительно, до августовского обвала такую сумму Антон наскреб бы за неделю: взял кредит, потряс друзей, продал машину. А сегодня за такую прорву «зеленых» надо года три не вылезать из кабины вертолета.

Поразмыслив, вернувшийся в Тюмень Антон бросился к президенту нефтяной компании Грише Криворучко, Григорию Александровичу — по нынешним временам. С Гришей они когда-то в молодости были большими друзьями, вместе трубили срочную на Дальнем Востоке. Случалось, и в самоволки побегивали, а иногда, запершись в пропахшей мышами и дезинсекцией каптерке, потягивали легкое винцо, к которому Гриша был неравнодушен. Кроме всего прочего, дружбан был меломаном, он просто балдел, когда поддатый слегка Антон брал в руки гитару и надрывным голосом орал песни Высоцкого, требующие большого напряга. Когда было совсем туго, делились последней сигаретой. В общем, дружили. После дембеля их пути разошлись: Антона позвало небо, а рассудительный Гриша двинул в индустриальный институт.

С тех пор так ни разу и не виделись, отчасти, может, оттого, что времена такие сумасшедшие наступили — все бросились заколачивать деньгу, почуяв дыхание близкого капитализма. Теперь Криворучко заправлял в нефтяном бизнесе, Антон пару раз видел его по телевизору. Кроме того, в областном центре циркулировали упорные слухи, что нефтяной капиталист женился на московской поп-диве, которая регулярно привозила на север своих именитых друзей, а Григорию Александровичу, чтобы подольше побыть с возлюбленной, приходилось раскошеливаться, оплачивая гастроли знаменитостей. Качалин всегда отрицательно относился к любым слухам, попросту пропускал мимо ушей гулявшие в городе сплетни. Предполагал, что все эти страсти искусственно нагнетаются для достижения реальных или сомнительных дивидендов: одним это давало популярность, рекламу, другим же паскудную радость — удалось-таки хоть чем-то уесть зажравшихся «новых русских».

Качалин записался на прием к бывшему однополчанину. Другого пути к бдительно охраняемому нефтяному боссу не существовало. Даже для друзей.

Антону было назначено на пятнадцать ноль-ноль. Он явился за пять минут до срока и был допущен до Григория Александровича в четырнадцать пятьдесят девять. Одна минута на проход. Молоток Гриша, думал Качалин о друге, умеет ценить время. Но дружба дружбой, а входил Антон в кабинет приятеля с легким трепетом в душе и неожиданно вспотевшими ладонями. Как ни кидай, а столько лет просвистело и живем, собственно, в другой стране. Каким теперь стал Криворучко, захочет ли вспомнить славные, но канувшие в прошлое времена. Вопрос... В другое время, пожалуй, и не пошел бы, но Илья...

— Здравствуй, бродяга! — с порога бахнул Качалин и остановился, ожидая приглашения пройти.

Еще не узнав приятеля, недоумевающий располневший бизнесмен понял, что вошедший человек пришел просить. Правда, не было ничего открыто подобострастного в его облике, но тем не менее угадывалась какая-то ущемленность, заставлявшая соблюдать дистанцию. Криворучко тяжело ворохнулся в кресле, прекрасно сшитый пиджак врезался в подмышки, на толстой шее вздулись вены. Он устремил напряженный взгляд на посетителя, и тот показался ему отдаленно на кого-то похожим. Но вот на кого, Григорий Александрович, хоть убей, вспомнить не мог.

— Не узнал, что ли? — не поверил Антон. — Ну, балда! А я тебя сразу определил, хотя ты в другую весовую категорию перешел.

— Н-нет, — обескураженно произнес президент, — не припомню...

— Ну как же! — попробовал Качалин подтолкнуть мысли однополчанина в нужном направлении. — Дальний Восток, аэродром морской авиации Моховое. Вспомни, как два дембеля Криворучко Гриша и Качалин Антон запирались в каптерке, дули виноградное вино и пели Высоцкого. Ну?

— Антон? Ты?!. — Криворучко округлил глаза. — Какими судьбами?

Григорий Александрович довольно шустро для своей комплекции поспешил навстречу старому приятелю, тепло пожал его руку. Указав на диванчик у окна, произнес удивленно:

— Не ожидал уж тебя повидать, думал, попал под жернова передела, а ты вон как выглядишь. Молодец, хвалю. Значит, летаешь? — Гриша кивнул на форменную одежду.

— Летаю, Гриша, — подтвердил Антон, — пока все слава Богу. Правда, однажды на Ямале чуть не гробанулся, было дело, но обошлось. Ты-то как дошел до жизни такой?