Вильгельмина едоровна (беретъ газету и начинаетъ бойко и отчетливо читать).

«Казалось-бы, что одно это событiе могло связать на вки г. Подстегина съ его подругой; но ничуть не бывало: онъ кидаетъ ее, какъ только нужно ему это стало. Напрасно бдная женщина пишетъ ему, – онъ ей не отвчаетъ! Она посылаетъ къ нему свою горничную, – онъ общается къ ней прiхать и не детъ!»

Марья Сергевна (со слезами уже на глазахъ).

И это совершенно правда!… Но кто же, душа моя, могъ все это узнать и описать.

Вильгельмина едоровна (съ улыбкою).

Это пишетъ чортъ, который куда наведетъ лучъ волшебнаго фонаря своего, везд все и видитъ.

Марья Сергевна.

Какъ чортъ – Господи помилуй!

Вильгельмина едоровна.

Конечно, не чортъ, а человкъ; но у котораго везд есть лазейки, шпiоны свои, черезъ которыхъ онъ все знаетъ.

Марья Сергевна.

Ужъ дйствительно настоящiй чортъ – все описалъ.

Вильгельмина едоровна.

Но вы послушайте еще дальше! (читаетъ). «Перемнимъ направленiе нашего луча: передъ нами богато-убранная гостиная. Г. Подстегинъ стоитъ уже на колняхъ передъ прелестнйшей собой дамой. Она веромъ тихонько ударяетъ его по голов и говоритъ: „я никогда не выйду за васъ замужъ, пока вы такъ дурно будетъ произносить по французски!“ „Божество мое, восклицаетъ Подстегинъ, я учусь у француза произносить слова. Какъ вы, напримръ, находите я произношу слово: 'etudient?… хорошо?“ „Недурно, отвчаетъ дама и даетъ ему поцловать кончикъ своего мизинца“.»

Марья Сергевна.

И это правда!.. Онъ очень дурно произноситъ по французски.

Вильгельмина едоровна.

Французъ, тоже говорятъ, какъ назначили его товарищемъ, каждый день ходитъ къ нему и учитъ его.

Марья Сергевна.

Но кто-же эта дама? Не я же это?

Вильгельмина едоровна.

Конечно, не вы!.. И я не знаю, правда-ли это, но весь Петербургъ, говорятъ, понялъ такъ, что это Ольга Петровна Басаева.

Марья Сергевна (восклицаетъ).

Дочь графа?

Вильгельмина едоровна.

Да!.. Онъ дйствительно бываетъ у ней каждый вечеръ; по слухамъ, даже женится на ней – вотъ и врьте нынче мужчинамъ!

Марья Сергевна (съ полными уже слезъ глазами).

Славно, отлично со мной поступилъ!.. Но я не допущу этого; не позволю ему это сдлать!

Вильгельмина едоровна.

Но какъ же вы не допустите? Чмъ? Какимъ способомъ?

Марья Сергевна.

А я приду въ ту церковь, гд ихъ внчать будутъ, да и лягу поперекъ двери.

Вильгельмина едоровна.

Разв возможно это? Вы и не узнаете, гд они обвнчаются.

Марья Сергевна.

Но не могу же, душа моя, я все это видть и переносить равнодушно.

Вильгельмина едоровна.

Записочкой вотъ этой, гд онъ пишетъ о трехстахъ тысячахъ, которыя онъ въ вашемъ дом получилъ съ Калишинскихъ акцiонеровъ, вы могли бы попугать его; но вы, конечно, никогда не ршитесь на это!

Марья Сергевна.

Отчего-же?.. Ничего?.. Если онъ самъ со мной такъ поступаетъ, то я ршусь на все!.. Я добра и кротка только до времени!.. Но чмъ же я именно напугаю его этимъ?

Вильгельмина едоровна.

Тмъ, что вы записку эту можете напечатать.

Марья Сергевна.

Гд же это я напечатаю ее?

Вильгельмина едоровна.

Въ газетахъ!.. Въ какой хотите газет можете напечатать.

Марья Сергевна.

Но, душенька, я ршительно не съумю это сдлать! Если я ему скажу это, онъ просто разсмется. «Гд, скажетъ, теб напечатать!» Онъ знаетъ, что я ни по какимъ бумагамъ ничего не умю сдлать… Вы научите ужъ меня, пожалуста.

Вильгельмина едоровна.

Да я сама хорошенько не знаю какъ это длается; но Владимiръ Иванычъ, если вы позволите, сегодня задетъ къ вамъ и поучитъ васъ.

Марья Сергевна.

Ахъ, пожалуста!.. Я несказанно буду рада ему; но только я напередъ позову къ себ Алекся Николаича и выспрошу у него все!.. Можетъ быть на него тутъ и клевещутъ?