«Не кричи! Ложись на плот!» — рявкнул на меня Степан и, кажется, выругался. Я моментально плюхнулась прямо в воду. У скалы плотик чуть не перевернулся, течением его понесло к берегу. Там нас с берега веревками подтянули… Как хочешь, Валя, а я по горло сыта таежными приключениями, — заканчивает свой рассказ Мария Яковлевна, разливая чай.

На следующий день мы двигаемся дальше.

Вскоре кунгасы выплывают на широкие просторы Колымы.

— Никогда не думали, что на Севере может быть так красиво! — восхищаются мои спутницы.

— Сколько километров, по-вашему, вон до тех вершин? — спрашивает меня Наташа, показывая на горы, хорошо видимые в прозрачном воздухе.

— Километров сорок, — определяю я, по опыту зная обманчивость расстояния в горах.

— Не может быть, — недоверчиво говорит Верочка, — до них же рукой подать. Километров пять, не больше…

— Доплывем — увидим, — говорю я.

Только к вечеру мы добираемся до этих гор и, свернув в узкую протоку, пристаем к крутому берегу в устье реки Оротукана. Отсюда идем три километра вверх по реке на базу экспедиции Цареградского.

На опушке густого леса среди высоких пней стоят пять срубов, сооруженных на скорую руку, без крыш. Тихо и пусто. Блестят на солнце жестяные банки из-под консервов, жужжат большие зеленые мухи да комары. Все геологи работают в поле.

С нашим прибытием на базе сразу становится людно и шумно.

Вечером, широко шагая среди вьючных ящиков, Валентин Александрович «делит владения». Обращаясь к Наташе, слушающей его с серьезным видом, чуть наклонив голову, он говорит:

— Ваша партия будет работать напротив базы, начиная с устья ключа Трех медведей и выше до реки Дебина. До прихода лошадей дней десять придется поработать без транспорта. Партия Семенова будет рядом с нами, ниже по течению. А вы со Степаном, — обращается он ко мне, — сплавитесь еще ниже до ручья Хатыннаха-Кочинского. По этому ручью и пройдет ваш маршрут.

В сборах незаметно прошло три дня. Уже погрузившись на кунгасы, отплыли к местам своих работ партии Наташи Наумовой и Березкина. Мы со Степаном тоже готовы к выходу, но одно событие нас задерживает. Ранним утром причаливает кунгас. Из него быстро выскакивает высокий, широкоплечий человек с рыжей бородой. Он энергично распоряжается, помогая причаливать.

— Билибин, — крепко пожимает он нам руки и сразу обращается к Цареградскому: — Валентин Александрович, завтра надо обязательно плыть на прииски. Предполагается произвести общую оценку колымской тайги и наметить план дальнейшего освоения края. Конференция будет на приисках. Наше — геологов и разведчиков — присутствие там обязательно.

На следующее утро наш кунгас быстро плывет вниз по реке. Проплываем мимо белых палаток партии Наумовой. На берегу виднеются тоненькие фигурки, машущие нам руками.

— В маршрут; видно, не пошли, дождя испугались, — недовольно ворчит Цареградский, смотря на низкие серые облака, из которых уже начал накрапывать дождь.

На Билибина проплывающие мимо нас горы действуют, как крепкое вино. Показывая на обнажения, он с увлечением говорит о геологических богатствах края. Его загорелое лицо, покрытое веснушками, розовеет под тонкой кожей, глаза блестят.

Затаив дыхание, мы слушаем его, и в нашем воображении возникает как бы огромная панорама всего Крайнего Северо-Востока. Билибин, как художник, широкими мазками рисует нам будущее этого края. Потом, видно, вспомнив что-то, прерывает свой рассказ.

— Сейчас мне не верят, — чуть помолчав, продолжает он. — Часто называют фантазером, смеются, когда я называю геологические запасы Колымы… Но, говорят, хорошо смеется тот, кто смеется последним. В ближайшие годы Колымский край покажет себя. В Москве уже заинтересовались им, я там после первой экспедиции сделал несколько докладов. Уверен, что освоение этой богатейшей части страны начнется в ближайшее время с таким размахом, который и не снился скептикам. Самое главное, нужна дорога от моря до приисков. Дорога — это ключ, который отомкнет все богатства Колымы… — заканчивает он.

Проплываем мимо ключа, в устье которого белеют палатки партии Березкина. Он узнал Билибина и что-то кричит, размахивая руками.

Дождь накрапывает все сильнее и сильнее. Торопливо натягиваем брезент и прячемся под него.

Степан в кожаном костюме стоит за кормовым веслом. С обвислых полей его шляпы струйками стекает вода.

Спустя полчаса причаливаем в устье ручья Березового. С большим трудом разводим костер и в последний раз пьем чай все вместе.

— Ваша задача — разведать ключ и назад, — говорит Цареградский, заворачиваясь поплотнее в плащ. — С приисков мы быстро вернемся.

Мы со Степаном, мокрые, стоим у костра, с грустью провожая глазами кунгас, постепенно исчезающий в сетке дождя. Пес Демка, неразлучный спутник Степана, жмется к ногам.

Низкое серое небо, кажется, придавило к земле все живое. Темно-коричневая река грозно мчится мимо нас. Так же пасмурно и тоскливо становится на душе. Но распускать себя в тайге нельзя. Я встряхиваюсь.

— Ну, давай, Степан, с десяток километров обработаем, да и на ночлег. Ты бери пробы, а я поведу съемку.

Дождь идет беспрерывно. Откуда-то налетел резкий порывистый ветер. Вода в ручье прибывает на глазах, и вскоре он превращается в солидную речку. Ноги скользят по сероватой глине. Лямки наших «сидоров» давят на плечи. Идти становится все труднее. От самого устья пробираемся сквозь березняк. Из-за него и ключ называется Хатыннах, что значит «Березовый». Вдоль по ручью есть знаки золота, но вода залила все удобные для взятия проб места. Мы со Степаном вымокли до нитки, с веток густого кустарника холодные капли воды брызгают в лицо, попадают за ворот. Стемнело. Дождь с порывами холодного ветра не перестает.