Дальше всех нас провожают Наташа и Вера.

— Итак, в конце сентября в бухте Нагаева мы вас ждем, — говорит Наташа. — Будьте осторожны, Иннокентий Иванович. Не забирайтесь далеко в тайгу и не опоздайте. Помните: первого октября отходит последний пароход из бухты Нагаева. Мы будем вас ждать с новыми открытиями, — многозначительно повторяет Наташа и, стараясь изобразить на грустном лице подобие улыбки, протягивает мне руку.

— Смотрите за Микой, чтобы он не выкидывал своих мальчишеских номеров. Я его знаю, — просит меня Верочка.

Обернувшись последний раз у поворота, мы с Микой видим Наташу и Веру, машущих нам рукавичками. С базы слышен гудок нашей электростанции. Она гудит, как бы прощаясь с нами.

Туго скрипит под лыжами снег. Утренний мороз спал; солнце ослепляюще переливается на снегу. Мы выходим на правый берег реки. Впереди вырисовываются знакомые очертания широкого Зырянского озера.

Приподняв палки и накренившись всем телом вперед, Мика летит по белому озеру. Сверкающий снежный дымок стелется за ним.

В черной морской шинели, с длинным ножом за поясом, Мика выглядит несколько романтично. Нож — его неизменный спутник. Мика делает им затесы на деревьях, вскрывает консервы, рубит палки для палатки, свежует дичь. За плечами у него — одиннадцатизарядный винчестер. Мика страстный охотник. Винчестер — Микина гордость и своеобразный охотничий трофей.

В прошлом году он увидел этот винчестер у каюра, приехавшего на базу. Сердце у Мики забилось от охотничьей зависти. Он рассыпался в любезностях, поил кагора крепким чаем, рассказывал о невероятных случаях на охоте и, наконец, попросил каюра продать ружье. Каюр отказался. Тогда Мика попросил винчестер, чтобы сходить на охоту. Через час на базе услыхали выстрел. А за ним второй, третий. Потом появился и сам охотник. В глазах его вспыхивали азартные огоньки, но он с подчеркнуто-безразличным видом положил на стол рюкзак, покрасневший от крови.

— Здесь сердце и печень сохатого. Я убил его почти у самого табора. Четыре пули, посланные меткой рукой, достигли цели. Звериное сердце я пересыпал таежной травой, — высокопарно произнес Мика.

Печень и сердце были зажарены и съедены с большим аппетитом. После обеда все решили пойти свежевать сохатого.

— В этом нет необходимости, — таинственно сказал Мика. — Никакого сохатого я не убивал.

— Как? — раздались голоса. — А сердце? А печень?

— Кто решил, что это сердце сохатого? — изумился Мика.

— Да ты же об этом и объявил, — возмутился я. — Уж не ездового ли оленя прихлопнул наш славный охотник?

Все подозрительно посмотрели на Мику. Тогда он раскрыл рюкзак и вытащил медвежью лапу.

— Сердце и печень принадлежат хозяину тайги… — И Мика захлебнулся озорным, мальчишеским смехом.

— Я встретил медведя почти у вас под носом. Отдаю ему справедливость, он погиб, как подобает храброму зверю. Если бы у меня не было этого винчестера…

— Дай сюда ружье, — обиженно сказал каюр, — я не ем медвежатину, а ты обманул меня. Больше ты не получишь ружья.

Но на следующий день Мика приволок горного барана, и охотники помирились. Вскоре они стали друзьями, и каюр подарил Мике винчестер.

Мне все больше нравится этот веселый, сильный юноша. Он отличный работник и надежный товарищ. Второй год я работаю с ним в тайге. Мика — неутомимый энтузиаст своего дела, весело и легко переносит трудности таежных скитаний. Правда, у него есть один небольшой недостаток, противопоказанный геологу-полевику, это — феноменальный аппетит. Учитывая этот аппетит, мы просили для Мики двойную порцию продуктов.

…Мы пересекаем Зырянское озеро и выходим к якутскому поселению. Во всем поселении — шесть юрт. Около юрт стоят запряженные в нарты олени. «Наш груз!» — говорит Мика, направляясь к юртам. Он решительно открывает небольшую дверь и, согнувшись, входит-в юрту. Я за ним.

— Здорово, хозяева! — рявкает Мика.

— Мика! Большой человек Мика пришел!

Две молоденькие девушки, вскочив из-за стола и смеясь, помогают ему освободиться от винчестера и рюкзака.

Ко мне подходит старик Винокуров и, чинно здороваясь, приглашает меня к столу, где сидит, смущенно улыбаясь, широколицая якутка — старшая дочь хозяина. Около нее стоит девочка лет восьми. С любопытством рассматривая нас, она жует конфету. За столом пьют чай наши каюры — молодые ребята Софрон и Афанасий.

— Теперь понятно, почему вы оленей растеряли… Здесь не только оленей, а и голову можно потерять! — улыбаюсь я.

— Олени готовы, начальник. Всех поймали. Много мучились. Вас ждем. Чай попьем, можно ехать, — обиженно говорит Афанасий.

Я любуюсь девушками — Матреной и Акулиной — младшими дочерьми Степана.

Они метиски — «сахаляр», как называют их якуты. У них нежный овал лица, прекрасный смуглый цвет кожи, живые, черные, чуть раскосые глаза. Обе похожи на молодых итальянок. Девушки, наперебой кокетничая и смеясь, угощают нас чаем. Заметив наши восхищенные взгляды, младшая, Матрена, присмирев, начинает теребить свою толстую черную косу, перекинутую через плечо. На ней яркий нарядный джемпер, обхватывающий ее сильную фигуру.