— Ты на Яне бывал? — спрашиваю я.

— В прошлом году охотился на медведя.

— А в горах Гармычана? На Гармычане был?

— Там бил горных баранов.

— А поведешь нас на Улахан-Чистай?

— Кости болят, — жалуется Потапов. — Пожалуй, поведу…

В конце концов договорились. Он берется быть нашим проводником. И сразу же по-хозяйски требует:

— Нам торопиться надо. По Моме пошла вода и сгоняет снег. Трудно ехать будет…

Кроме проводника, нанимаю каюром Егора Тарабыкина. Он опытный, осторожный каюр.

Да, с отъездом надо торопиться.

Стоят чудесные весенние дни. Южные склоны цепи Гармычана начинают чернеть. Ветер и солнце сгоняют снега. Везде появились лужи. Эвены перебираются на оленях через Мому. Потапов все время поторапливает нас:

— На Улахане снег мелкий. Его сдувает ветрами. Оленям силы не хватит нарты по камням тащить.

Хорошо бы дождаться нашего агента. Может, он пригонит запасных оленей. Но его все нет и нет. Видно, застрял где-нибудь в далеком стойбище.

На завтра решили двинуться в путь.

Вечером в юрте Потапова — совещание с каюрами, охотниками, оленеводами Кыгыл-Балыхтаха. Решаем, где лучше всего остановиться на весновку.

Старые оленеводы и охотники молча смотрят на карту и на спички, которые я раскладываю по оленьей шкуре. Ломаная линия спичек — это горная цепь Гармычан. Зигзагообразная линия — это русло реки Момы. Спичечные треугольники — отдельные сопки. Квадрат — плоскогорье Улахан-Чистай.

Нам нужно найти такое место для весновки, чтобы оно было удобно для работы, отдыха и охоты. Я то удаляю, то приближаю, то сокращаю горные цепи, безымянные речки, — неоткрытые долины, все время передвигая спички.

Веские соображения высказывает Потапов.

— На весновку надо остановиться здесь, — он показывает на спички, обозначающие верховья первого притока Неры за Улаханом. — Здесь лес и доступные со всех сторон перевалы. И рыбы много, и охотиться можно, и травы для лошадей хватит.

«Спичечную карту» с оленьей шкуры перевожу на бумагу. Сравниваю со своей дорожной картой и… не нахожу правого притока Неры.

— Что это за река?

— Бурустах, — отвечает Потапов.

— Ты был там давно?

— Позапрошлым летом. Белку бил.

— И далеко отсюда до Бурустаха?

Потапов начинает подсчитывать. Он считает долго, откладывая спичку за спичкой. На старческом, сухом лице собираются морщины. Черная трубка погасла.

— Вот! — наконец произносит он, показывая на кучку спичек.

Пересчитываю спички. Их — пятьдесят три. Каждая спичка — километр.

— Перемахнем! — уверенно заявляет Мика.

— Перемахнешь, да когти сорвешь, — это хмурый голос Егорова.

— Торопиться надо, — говорит Потапов.

Хороша на рассвете тайга. Снега задернуты голубоватой дымкой, заячьи следы налились водой и застыли. Неподвижные лиственницы покрыты инеем, а заросли чернотала похожи на белые облака. В небе такая ясная голубизна, и свежесть, что сразу становится легко на душе. Олени разбрелись по тайге, и каюры ушли на их поиски.

Только к обеду удалось собрать оленей и выехать из Кыгыл-Балыхтаха. К вечеру достигаем яранги нашего каюра Тарабыкина и останавливаемся на ночлег.

У Тарабыкина большая семья. Из восьми детей трое — в интернате, остальные — малыши. Жена Тарабыкина, маленькая, расторопная якутка, приготовила богатое угощение: пирожки с молодой олениной, сливочное масло, сахар и, конечно, крепкий душистый чай.

Тарабыкин с гордостью показывает на свое ружье.

— Хорошее ружье, — восхищается Мика. — Очень хорошее ружье!

Ружье действительно отличное: знаменитая «ижевка»-бескурковка.

Все охотники предпочитают «ижевку» любому другому охотничьему ружью.

— С таким ружьем да на уток. Из него можно бить без промаха. — В глазах у Мики знакомый мне огонек охотничьего азарта.

Тарабыкин вешает «ижевку» и вынимает берданку.

— Медвежатница, — определяет Мика.

— И на сохатого — добрая штука. Кстати, расскажу-ка я вам про сохатого. В прошлом году был у меня такой случай… — И начался, и пошел веселый охотничий рассказ…

В три часа ночи, меня будит Потапов.

— Вставай, начальник. Ехать надо. Хорошо подморозило. Через Мому перейдем легко.

Торопливо запрягаем оленей и под крупными морозными звездами спускаемся на реку.

На реке — глубокая тишина. Тускло поблескивает тонкий, свежий ледок, а под ним — весенняя вода. Звенят оленьи копыта, оставляя белые звезды на льду, резко взвизгивают нарты, и неприятные мурашки пробегают по телу. Переправляемся осторожно, остерегаясь провалиться в воду.

Наконец перед нами — обрывистый берег. Лиственницы наклонились надо льдом почти горизонтально. Высокие скалы выступают из полумглы, и на них — нетронутый снег, покрытый паутиной птичьих и заячьих следов.