Приняв еще более теплый, чем утром, душ, она, не вытираясь, упала на кровать, надеясь забыться. Но не тут-то было. Включила свет, потом прошла по квартире, проверила, все ли вентиляторы включены, нашла какую-то книжку и снова легла.

Белинда так и не уснула этой ночью, она ворочалась с боку на бок, терзаемая духотой и мыслями. Под утро не выдержала и открыла окно. Слава Богу, это принесло некоторое облегчение: снова поднялся ветер и немного разогнал тяжелую атмосферу.

Часов в пять, когда уже начинало светать, она наконец задремала.

На часах было двенадцать двадцать восемь, когда Белинда пошевелилась и открыла глаза. Где это она? Еще не проснувшийся мозг не мог сразу понять и оценить окружающую обстановку. Потом, будто открыли шлюз, хлынули воспоминания и с ними боль... Боль утраты, боль неразделенной любви, боль попранной гордости...

Ничего не видя от невыносимых мучений, но зная, что надо заставлять себя как-то функционировать, что-то делать, Белинда побрела в ванную и включила воду, надеясь дождаться холодной. Не дождалась, встала под почти горячие струи и простояла так минут сорок, пока немного не утихла пульсирующая боль в висках. Выключила воду, вышла, намотала на голову полотенце, завернулась в другое, подошла к окну... И заплакала. Слезы катились и катились по щекам.

Сегодня канун Рождества. Они с Освальдом собирались поехать в горы. Гора Дарлинг, озеро Вайангала и пещеры Аберкромби... Наверное, он уже едет туда, может даже не один. Наверное, захватил с собой Саманту.

Чувствуя, как к горлу подступает тошнота от мыслей об Освальде наедине с Самантой, она решительно отбросила полотенце и начала одеваться.

И в эту минуту раздался стук в дверь.

Он был настолько неожиданным, что Белинда замерла. Кто бы это мог быть? Только Брендон знает, где она, но он собирался улететь сегодня утром. И его приятель Боб, но тот должен был уехать еще вчера... Наверное, уехал, а потом обнаружил, что забыл что-нибудь, и вернулся.

Стук раздался снова — настойчивый, властный.

Она накинула халат, завязала пояс и пошла открывать.

7

Она стояла и тупо смотрела на Освальда Фергюссона.

Освальд... он был здесь. Он не уехал с Самантой, он разыскал ее, Белинду!

Все ее существо мгновенно ожило и воспарило на крыльях небывалого счастья. Но эйфория кончилась так же внезапно, как началась. Ей на смену пришли воспоминания. А с ними и гнев, и осознание того, что то, что Освальд Фергюссон стоит здесь, на пороге этой жалкой квартирки в этом жутком районе, ничего не меняет.

Все осталось по-прежнему. И то, что она, Белинда, отдавшись злейшему врагу, предала память Джона, своего второго отца, человека, вырастившего ее, когда родная мать отказалась делать это. И то, что он, как и прежде, находится в связи с Самантой.

Белинда сделала запоздалую попытку закрыть дверь, но Освальд был готов к этому. Спустя мгновение оба оказались внутри, она — прижимаясь спиной к стене, он — прислонившись к закрытой двери, со сложенными на груди руками.

Сердце ее стучало тяжело, как кузнечный молот.

— Что тебе надо? — с трудом выдавила она. — Почему ты здесь?

— А ты как думаешь?

Его бесстрастное, без всякого выражения лицо так же, как и бесцветный голос, подсказало ей ответ: он пришел, потому что она осмелилась сбежать, не сказав ему ни единого слова. Его величество гневалось.

— Как ты узнал, где я?

— Какое это имеет значение? — небрежно отмахнулся он, потом криво усмехнулся и добавил: — Если думаешь, что тебя выдал Брендон, то ошибаешься. Он был нем как рыба. Иначе мне не понадобилось бы столько времени, чтобы найти тебя.

— Я просила его не говорить, — тихо сказала Белинда.

— Так я и думал.

Вскинув голову, она воинственно осведомилась:

— Ну а теперь, когда ты все же нашел меня, что тебе нужно? Мои извинения?

Ее темные глаза встретились с его синими, и она вдруг поняла, что Фергюссон в ярости. Но ответил он ей тихим голосом:

— Извинения были бы уместны. Но этого мало. Мне нужно много большего.

— Чего же это? Денег, что потратил на меня?

— Прекрати дерзить мне, как глупая девчонка, а то я могу положить тебя на колено и отшлепать!

Белинда даже попятилась от неожиданности и вдруг почувствовала, как покосился намотанный на голове тюрбан. Сняв полотенце и тряхнув влажными волосами, она снова посмотрела на Освальда и заметила в его глазах странный блеск.

С чувством собственного достоинства она произнесла: