Уйти? О нет! Только не от Чейза, такого теплого, такого близкого, такого... обнаженного. Она подняла руку, провела по его волосам и наклонила его голову. Их губы встретились и соединились.

— Чейз, — тяжело вздохнула она, когда его губы оторвались от ее рта.

Она крепко обняла его за шею, чтобы не упасть.

В комнате было светло. Чейз остановился возле своей узкой постели. С мгновение они неподвижно стояли, прижавшись друг к другу. Его руки неплотно сжимали ее талию.

Она не понимала, почему он заколебался. Она не могла представить, что у него так же кружится голова, как у нее; что он больше опьянен и испуган, чем она, когда ей было шестнадцать лет и она расставалась со своей девственностью. Сердце у нее стучало, а все тело болело.

— Саммер, — прошептал он наконец и коснулся лбом ее лба. — Я не собираюсь останавливаться! Если ты ясно скажешь, что не хочешь этого, я сделаю все возможное, чтобы заставить тебя передумать! Но мне надо знать, зачем ты пришла.

— Соблазнить тебя, — сказала она. — Я ждала, когда ты соблазнишь меня, но ты слишком долго об этом разговаривал!

Он прижал ее к себе, и она почувствовала, как сильно он ее хочет.

— Не думаю, что тебе придется меня соблазнять, — охрипшим голосом произнес он и, помолчав немного, добавил: — Ты не собираешься спросить меня, не уезжаю ли я утром?

— Нет.

Она запрокинула голову назад, чтобы лучше его видеть.

Он выглядел таким серьезным при лунном свете.

— Я не скажу, что это неважно. Это важно. Но, поняв, чем я рискую, находясь вдали от тебя, я должна была прийти к тебе!

Ведь он, может быть, и в самом деле завтра уедет. Она поняла это неожиданно, слушая, как он говорил с братом. Чейз может уехать, а она даже не узнает, что такое спать с ним!

— Я не собираюсь тебя спрашивать, знаешь ли ты, что делаешь, — сказал он, проводя пальцами по ее волосам. — Ты явно сошла с ума. Я лишь надеюсь, что ты не слишком скоро придешь в себя.

Наклонившись, он с нежностью потерся головой о ее голову. Затем коснулся губами ее шеи. Саммер вздрогнула.

— Осторожно, любимая, — сказал он, лаская ее бедро. — Я не вынесу, если причиню тебе боль!

На его лице сверкнула широкая белозубая улыбка. Он нежно сжал ее сосок своими грубыми пальцами.

Возбуждение тотчас разлилось по всему телу, и Саммер тяжело задышала.

— Все будет хорошо, лапушка, — пообещал он низким хриплым голосом. — Я сделаю так, что ты почувствуешь себя замечательно!

Чейз болезненно осознавал, как мало он ей пообещал, продолжая дразнить ее твердый маленький сосок. Он даже не обещал ей быть здесь завтра, но она же об этом не просила, не так ли? Она пришла к нему, не прося его ни о чем, кроме тепла и ласки.

— Давай разденем тебя!

Саммер стеснялась повязки, но не наготы. Она стояла перед Чейзом при лунном свете, бледная, обнаженная и сильная. У нее были худые бедра и прекрасные груди, и ему не терпелось попробовать на вкус темные ягодки на их вершинах. Он заставил себя подождать, пока она укладывалась на жесткий матрац его узкой постели.

В этой пустой комнате, в этой горячей, тесной постели, они оба купались в прохладном свете луны, и Чейз дарил Саммер самые счастливые минуты в ее жизни.

Для мыслей не осталось места, только чувства... ощущения... стоны. Чувственные шумы их соединения, быстрый лепет похвалы и триумфа — ощущение безнадежного стремления к самому краю пропасти в то же самое время, когда он двигался к этой пропасти так же упорно и быстро, как и она.

— Вот оно, дорогая, — подбадривал он ее, дыша так же затрудненно, как и она. — Вот оно, ну же, давай! Я здесь!

И она ему покорялась. А он был здесь, рядом с ней, произносил ее имя, когда они вместе прыгнули через пропасть.

Позже, когда мир вернулся на место, Чейз лежал на боку, играя ее волосами. Саммер тихо лежала на спине, так как это было единственное положение, которое допускала ее больная рука.

Она любила его. С ее стороны было бы глупо думать, что у нее есть время разубедить себя, словно о любви легче рассуждать, чем о других сторонах жизни, таких, как дождь, огонь или медленный переход от одного времени года к другому. Саммер лежала, переполненная любовью и грустью от предстоящего расставания.

От него исходили покой и уверенность. Ей хотелось прижаться головой к его груди и услышать биение его сердца. Почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы, глупые, жалостливые слезы оттого, что она, может быть, проживет всю жизнь, не услышав биения его сердца, она поняла, что пора уходить.

— Я провожу тебя, — сказал он, когда она встала.

Держась за руки, они пошли по заросшему травой двору, как по великолепному звездному небу. И пусть завтра произойдет что угодно, подумала она.