— Ты поедешь со мной? Пожалуйста, cara.

Но Джейн, хотя и была до крайности растеряна, все же не утратила способности мыслить трезво и отказалась составить ему компанию, пробормотав что-то маловразумительное по поводу якобы назначенной встречи.

— Тогда я подвезу тебя, — сказал Джино и добавил с укором: — Раз уж это так важно.

— Спасибо тебе, но я лучше прогуляюсь. Мне как-то… В ресторане было очень душно.

Джино взял ее за руку:

— С тобой все в порядке? Ты такая бледная, cara mia.

— Все нормально, — заверила его Джейн.

— Мы ведь поужинаем завтра? Сегодня вечером я… занят, поэтому заехал за тобой в mezzogiorno [13] .

Стоявшее в зените солнце нещадно палило. От жары у Джейн закружилась голова. Она сделала глубокий вдох и сказала насколько могла спокойно:

— Я понимаю. Спасибо за отличный обед, Джино. Я должна идти.

— Конечно. Arrivederci, Джейн. — Он легко поцеловал ее в губы и, изящно махнув на прощание рукой, направился к машине.

Джейн, словно в тумане, отправилась пешком в противоположном направлении. Она перешла на теневую сторону улицы. Скоро ей станет лучше. Пройдя по Виа Людовизи, она оказалась на другой, более широкой улице. Там Джейн оглянулась по сторонам, пытаясь сообразить, где же она находится; голова отказывалась соображать. Она повернула налево и, пройдя немного, увидела, что вышла на Виа Систина, справа от нее виднелись две колокольни церкви Санта Тринита деи Монти и изящный изгиб знаменитой Лестницы, ведущей к ней от площади Испании.

Дотащившись до подножия лестницы и с трудом преодолев первый пролет, она вынуждена была, выбрав уголок, куда не попадали солнечные лучи, опуститься на мраморные ступени. Джейн прикрыла глаза и прислонилась головой к прохладному камню, жалея, что выпила так много вина после более чем скромного завтрака.

Сидя на ступенях, несчастная и измученная, она от всей души раскаивалась в своем решении остаться в Риме. Здесь у нее не было будущего. Сейчас она отчетливо поняла, что Джино слишком сильно был опутан семейными узами, слишком зависит от своей матери, дяди и других старших родственников, чтобы заявить о своем нежелании жениться на Франческе. По крайней мере, сейчас. И что он, интересно, собирается теперь делать? — устало размышляла Джейн.

Скорее всего, ничего. Если она останется в Риме, они с Джино смогут встречаться, когда он будет свободен от своих обязательств перед семьей. Благодаря его дружбе с Энрико Бальдони, у нее будет работа. Но нельзя забывать, что все ее будущие коллеги — итальянцы. А работать с ними — отнюдь не то же самое, что работать с Мэг и другими девушками из агентства. Кроме того, работая с туристами, она имела еще одну возможность общаться с соотечественниками.

Она открыла глаза и уставилась невидящим взором на нескончаемый поток идущих вверх и вниз по лестнице людей: туристы, священники, хиппи, одетые в траур пожилые женщины; американцы, немцы, французы, голландцы, индийцы, японцы; люди всех национальностей и возрастов, настоящий бурлящий котел, в котором перемешались все цвета кожи, религии и мировоззрения.

Если она останется в Риме, ей будет страшно одиноко. Ну почему она не подумала об этом раньше?

Да потому, что в нарисованном ею будущем она видела себя рядом с Джино, представляла, как станет частью его семьи, войдет в их круг, познакомится с их друзьями. Но этого не будет. Из-за Франчески. И не важно, любит ее Джино или нет. Его семья выбрала для него эту девушку и поэтому не захочет принять ее, Джейн.

Она понимала, что оставаться в Риме, рядом с Джино, опасно. Из-за своей вынужденной изолированности и, возможно, одиночества, из-за того, что она так сильно его любит, она может в конце концов уступить ему.

Но что же ей делать? Вернуться в Англию? Эта мысль была невыносима, это выглядело как признание ее поражения, крушение всех ее планов. Она снова закрыла глаза, словно хотела таким образом отгородиться от проблем. Мучительно болела голова. Джейн решила еще немного отдохнуть, а затем попытаться дойти до чайной Бабингтона, что располагалась прямо у подножия лестницы.

Она скорее почувствовала, чем увидела, как кто-то опустился рядом с ней на ступени, услышала шорох подошв по камню, краем глаза заметила рядом какое-то движение. Затем знакомый голос произнес:

— Я думал, только собаки и англичане осмеливаются выходить под полуденное солнце, но оказывается, кругом полно и других сумасшедших.

Нехотя Джейн подняла отяжелевшие веки. Она повернула голову и увидела сидящего рядом с ней на корточках Ванса Морли — сцепленные руки между согнутых коленей, прядь черных волос упала на нахмуренный лоб.

— О! — вырвался у нее возглас удивления.

— Простите, если напугал вас. Я старался сесть как можно тише. Я понял, что вы не спите, потому что видел вас раньше, когда шел к площади Тринита. Вы смотрели куда-то вдаль, я помахал вам, но вы, видимо, меня не заметили.