— Мы — на военной службе. Я — обыкновенный служака, который обязан сделать все для спасения станции… Вам этого не понять. Кто вы такой — коллективная галлюцинация?

Саксофонист вновь расхохотался.

Именно в этот момент я осознал, что мы все говорим на одном языке, одновременно изъясняясь каждый на своем, — парадокс, который часто встречается в снах, когда нейровирус вступает в стадию обострения.

Чернокожий саксофонист еще немного посмеялся, а затем принялся теребить свой инструмент, не сводя с нас глаз.

— Нет, — в конце концов произнес он. — Я — ваш способ выкрутиться.

Утром, когда я явился на рынок поддержанных тачек, чтобы продать «ауди» Омару Бенсаиду, сон оказался впечатан в мою память так крепко, как будто я в действительности пережил все это. Ночной ход событий был внезапно прерван телефонным звонком портье, которого я накануне попросил разбудить меня. В этот момент саксофонист как раз начал рассказывать нам историю последнего дня своей жизни, 24 ноября 1970 года. Это были воспоминания, расположенные на самом «дне стека» [20] и потому стертые при пробуждении.

В портовом киоске я купил французские газеты и в колонке «Происшествия» смог лицезреть две наши рожи — на фотках, позаимствованных непосредственно из личных дел Центра фильтрации. У нас были осунувшиеся, исхудалые лица и круги под глубоко запавшими глазами. На этих снимках мы совсем не походили на швейцарско-канадскую чету, совершающую турне вокруг Средиземного моря.

Однако в статье говорилось о возможной связи «нантерского налета», осуществленного «беглецами из Центра № 14», с другими аналогичными преступлениями, произошедшими в окрестностях Парижа на протяжении почти трех последних месяцев, — правонарушениями, совершенными под фальшивыми именами, которые полиции наверняка удастся рассекретить.

Мне это не нравилось. Нам на шею пытались повесить скверно проделанное вооруженное ограбление. За что?

«Ах вы, засранцы! — подумал я. — Как же вы осточертели „беглецам из Центра № 14“!»

Омар был честным дельцом, то есть парнем, который держит свое слово, если вы держите свое. Доставленная мною «ауди» находилась в идеальном состоянии, марка и год выпуска соответствовали предварительному описанию, так что я имел полное право на обещанные двадцать пять тысяч швейцарских франков, выплаченные в различной валюте, в том числе банковскими чеками и наличными долларами США. Это позволяло нам не оставлять следов в обменниках.

Вернувшись в отель пешком, я задумался над тем, что же означает сон о станции «Мир».

Доктор Коэн-Солаль, по его собственным словам, чрезвычайно интересовался сновидениями шаманов в первобытных культурах, особенно у австралийских аборигенов. Но в те времена, когда врач работал на правительство, его труды, мягко говоря, не встретили благосклонного приема, поскольку в них доказывался тезис о том, что некоторые «пограничные состояния сознания» могут оказаться полезными, а значит, определенные «препараты» следовало бы разрешить к использованию для этой цели. Ревнители-служители медико-полицейского правопорядка, пришедшие к власти по всей стране, сочли подобные теории «сумбурными и безответственными». В качестве наказания Коэн-Солаля направили в один из Центров фильтрации, где людей осматривали и ставили на учет по определенным медицинским показаниям и характеристикам генотипа. За самим врачом, а также за процессом его общения и переписки с иностранными исследователями следили достаточно пристально, особенно за пределами Центра. Но благодаря сложным задачам, к решению которых новые власти подключили Министерство здравоохранения, доктор фактически был оставлен в покое.

Коэн-Солаль наблюдал за нами в рамках новой правительственной программы, направленной на доскональное изучение «особого случая», то есть нас: восемьдесят восемь носителей синдрома Широна-Олдиса.

Доктор посоветовал мне прочитать некоторое количество книг, текст которых имелся в электронном формате в локальной сети больницы, подчиненной Центру № 14. Разные штуки о психозах, сочинения Фрейда, Юнга, Райха, труды этнографов, посвященные культуре первобытных народов, исследования антропологов. «Это основы, — сказал мне врач. — Ничего лучше для начала не придумаешь». Я провел в Центре № 14 тринадцать месяцев, ожидая, когда будет создано спецпоселение для носителей нейровируса. За это время у меня была возможность проглотить целый вагон книг.

В спецпоселении доступ к информационным сетям был жестко ограничен. Нам были позволены только несколько телеканалов и пакет тематических платных сайтов типа «Playboy» или «Sport International». Не стоит и говорить о том, что всякий запрос на подключение к какой-либо электронной библиотеке систематически отклонялся «по соображениям безопасности».

Накануне моего перевода в спецпоселение Коэн-Солаль дал мне понять, что руководители соответствующих министерств очень хотят окружить нас санитарным кордоном и рассматривают как потенциальных преступников. Он также намекнул мне, что определенное число влиятельных лиц жаждет исследовать нейровирус, чтобы вычленить генетический код активного агента и скопировать его, создав бактериологическое оружие.

Мы, Карен и я, провели в спецпоселении под Фонтенбло, возле казарм жандармерии, более трех месяцев. Каждый день нас и всех других носителей вируса, перемещенных сюда, подвергали куче медицинских тестов.

За время пребывания в Центре фильтрации я успел осознать, что чтение приносит мне гораздо больше пользы, чем вся та нарколептическая дрянь, которую нас заставляли глотать местные «клистирные трубки». Коэн-Солаль, тайком от начальства, постоянно ухитрялся уменьшать дозы, но даже с учетом того, что «Трансвектор» во Франции запрещены, мы, тем не менее, вынуждены были пить всю эту химию и качестве заменителя, чтобы противостоять болезни.