Схватив Вернелла за руку, я заставила его встать и потащила за собой к «фольксвагену», но оказалось, что он загородил мою машину своим фургоном.

— Давай мне ключи! — потребовала я.

Вернелл не шелохнулся, тогда я сама сунула руку в карман его брюк и достала ключи. Вернелл тупо захихикал.

— Заткнись и полезай в кабину, да не за руль, машину поведу я, ты и на ногах-то едва держишься, пьяница несчастный!

Вернелл снова захихикал.

— Мне всегда нравилось, когда ты злилась, — заявил он, обнимая меня за плечи и кладя подбородок мне на макушку.

Он был тяжелый, некоторое время я даже не могла с места двинуться, потом попыталась подтолкнуть его вперед. Со стороны мы, наверное, выглядели счастливой парочкой. Во всяком случае, именно так должно было показаться Маршаллу Уэдерзу, который следил за нами со своего наблюдательного пункта на противоположном конце автостоянки.

Я дала задний ход, фургон дернулся, Вернелл заскользил по сиденью и повалился на меня.

— Отстань, не мешай! — заорала я, пытаясь левой рукой удержать руль, а правой отпихнуть от себя Вернелла.

Он захихикал и положил подбородок мне на плечо. Я чувствовала, как он таращится на меня, а от его смрадного дыхания меня чуть не вырвало. Маршалл Уэдерз все еще наблюдал за нами, он был в темных очках, больших, как у пилота, даже на расстоянии я чувствовала, что он смеется.

— Ну его к черту, — пробурчала я и снова закричала: — А ты убери свою голову с моего плеча!

Чтобы придать своим словам больше веса, я ткнула Вернелла под подбородок.

— Ой, больно! Черт, какая ты становишься вредная, когда злишься!

Я выехала на дорогу и пристроилась в ряд, что оказалось не так уж трудно, поскольку при моем появлении большинство машин на Бэттлграунд-авеню остановилось.

Вернелл потянулся к приборной панели и что-то включил — сначала я думала, что радио, но внезапно из громкоговорителей понеслись звуки церковного гимна «Аллилуйя» из оперы «Мессия».

Я постаралась сосредоточиться на дороге, в этот час запруженной автомобилями, одновременно пытаясь приноровиться к управлению длинным фургоном и понять, как он слушается руля. Разбираться с тумблерами, регулирующими громкость, у меня не было никакой возможности, и я стукнула по приборной доске.

— Вернелл, выключи эту штуку!

Другие автомобили уступали мне дорогу, словно карете «скорой помощи». И именно в это время Вернелла угораздило задремать.

— Эй, Вернелл, проснись! Не вздумай спать!

Никакой реакции. Музыка тем временем стала еще громче, у меня над головой послышался какой-то скрежет, я вспомнила, что Вернелл установил антенну на крыше так, чтобы во время движения фургона она вращалась по часовой стрелке.

Я посмотрела в зеркало заднего вида. За нами ехал один-единственный автомобиль — коричневый седан «таурус».

— Боже милостивый, ну чем я тебя прогневила? — в сердцах воскликнула я. О чем только Господь Бог думал, посылая видения моему бывшему мужу? А чем он был занят, когда вмешательство свыше понадобилось мне? Розовые одежды!

Я лихо завернула на Индепенденс-авеню, отсюда начинался последний этап пути к кирпичному особняку Вернелла. Интересно, как мне объясняться с мисс Тарелкой? Может, мне повезет и ее не окажется дома? Тогда я просто оставлю Вернелла в кабине грузовика, а сам грузовик — на подъездной аллее. Но, как и следовало ожидать, в этот день провидение было не на моей стороне: Джолин, конечно же, оказалась дома. Такой уж неудачный выдался денек.

Коричневый «таурус» остановился под деревом, из-под ветвей которого я по вечерам наблюдала за Шейлой. Проехав по подъездной аллее, я поставила фургон на площадке перед домом, обойдясь при этом всего одной жертвой: пострадал почтовый ящик ручной работы времен королевы Виктории. Я расплющила его в блин, и, по-видимому, именно эта мелочь заставила прекрасную Джолин броситься к двери.

Она была вся в белом, начиная от обруча для волос, поддерживавшего в порядке ее высветленные локоны, до носков белых теннисных туфель. Жена моего бывшего мужа стояла в дверном проеме и наблюдала за нашим прибытием.

— Джолин, у меня для тебя посылочка! — закричала я, пытаясь перекричать музыку, не прекратившуюся, даже когда я заглушила двигатель.

Джолин прищурилась, отчего ее маленькие глазки стали еще меньше, и выпятила грудь, словно рассчитывала, что эта часть тела самостоятельно заговорит вместо нее.

«Вряд ли эти штучки тебе помогут», — пробурчала я про себя, идя к парадному входу по мощенной булыжником дорожке.

Джолин подбежала к фургону — коротенькая теннисная юбочка взметнулась вверх, демонстрируя ее загорелые бедра совершенной формы, — и заглянула в кабину.