Шрифт:
— Хотя это и пустозвонство, но страшная твоя сказка, — задумался Магазанник.
— А век добрых сказок уже миновал! Слышишь?!
— Да, слышу. Меня удивляет только одно: как ты, Оникий, при таком уме пошел в нищие? Почему не бежал в земли того черного гения?
— Бежал и туда, — вздохнул Безбородько. — Бежал…
В это время на подворье завизжала проволока и неистовым лаем залилась верная овчарка. Магазанник и Безбородько глянули в окно и окаменели: на дороге, между деревьями, показался на сером коне всадник.
— Кто это? — встревожился Безбородько.
— Лейтенант Василь Гарматюк, из органов, — непослушным языком ответил Магазанник. — Лучший друг нашего председателя.
— Вот и будет сушилка, а я еще и не насытился, — зашипел Безбородько, в один миг надел сорочку, пиджак и торопливо начал обвешивать себя причиндалами нищего, однако не забыл бросить в торбу буханку хлеба и кусок сала. — У тебя другой выход есть или через окно?..
— Через сени в лес, — сказал лесник, наскоро пряча дрожащими руками еду и выпивку.
Безбородько торопливо выскочил в сени, пригибаясь, открыл двери, которые вели в дубняк, обернулся к Магазаннику и даже выдавил своими створками синюю усмешку:
— Ну, бывай, пан и приятель… Я еще, когда стемнеет, загляну к тебе. Окорок не изведи.
— Беги скорее, — умоляюще зашептал лесник. — Что же мне лейтенанту врать?
— Да возьми себя в руки! — рассердился Оникий. — Чтобы не вляпаться, скажешь: был у тебя какой-то старец, выпил водички, съел хлеба-соли да и пошел на шлях. — Безбородько выскользнул из сеней и исчез за стволами дубков.
«Вот тебе и предгрозье, вот тебе и ворон. Хоть бы он счастья из хаты не вынес». Магазанник зашел в жилище и начал возиться возле меда, словно его больше ничего не интересовало в мире, а уши и сердце отсчитывали каждый шаг со двора.
В хату вошел Гарматюк, не здороваясь он озабоченно спросил:
— Дядько Семен, у вас гостей не было?
— Гостей? — прикинулся искренне удивленным Магазанник. — Сегодня же будни, а в будни я никогда никого не сзываю. Да и какие перед жатвой могут быть гости в наших лесах? Садись, Василь.
— И никакой бродяга не заходил к вам? — Гарматюк зашарил острым взглядом по его лицу и хате.
Магазанник недовольно махнул рукой.
— Да, приходил нищий пришелец, я как раз на пасеке возился, соты из дуплянок вырезал. Там он, и пропел: «Мимо рая проходжу…»
— Давно был? — встрепенулся Гарматюк.
— Нет, недавно.
— Лира была на нем?
— Лира? Была.
— О чем-то говорил с вами?
— Какие могут быть разговоры между лесником и нищим? Он прогнусавил мне свой псалом, я бросил ему в торбу хлеба, да и бывай здоров.
— Куда же он подался?
— Вот чего не знаю, того не знаю. Вышел из хаты, пошел будто на шлях, а куда повернул, один бог ведает. А зачем тебе этот старый хрыч?
Но Гарматюк не ответил, мигом выбежал из хаты, вскочил на коня и помчался на шлях. Может, господь и пронес тучу над лесным жильем.
В дверь осторожненько протиснулся Степочка, под желтыми мельничками ресниц у него испуганно прищуривались бегающие глазки.
— Чего это Гарматюк приезжал? Не пронюхал ли что-нибудь о нас?
— Нет, о нищем допытывался.
— О нищем? Кому понадобилось это чучело?
— Выходит, нужно. Может, он не только псалмы, а и контрреволюцию поет. Есть ведь такие.
За подворьем затарахтел воз. Сын и отец испуганно уставились в окно.
— Да это ж Мирослава Григорьевна, агрономша, приехала за своими пожитками, — с облегчением вздохнул Магазанник. — Степочка, мигом принарядись — и к девушке. Только выковыряй для нее какое-нибудь умное, завлекательное словцо.
Степочка стрелой вылетел в другую половину жилища и затанцевал по ней, сбрасывая будничное и надевая праздничное. Вскоре он улыбаясь вышел на порог и похлопал в ладоши, чем немало удивил девушку.
— А мы вас, Мирослава Григорьевна, еще вчера ждали, вечером. Даже на дорогу для интереса выходили.
— Для какого же это интереса?
— У вас одна бровь стоит вола… — выковырнул Степочка «умное словцо».
— Вы и ваш отец все сравниваете с волами?
— Пожили бы в наших лесах, научились бы ценить и брови, и косы, и очи, и вообче. У нас живешь как во сне, а девчат только в грибное время видишь.