Утроба затащил Кальдера за спину и внезапно его меч тоже оказался вынут. Не прошло и мига, как пара названных Стодорога встала рядом со своим вождём: большой бородатый и тоненький с вальяжным взглядом, оружие уже наготове. Они и выглядели людьми, которым не приходится далеко за ним лезть. До Кальдера дошло, что к нему подскользнул Бледный Призрак, низко держа клинок. А с другого бока Белоглазый Ганзул — краснолицый и одышливый после забега по склону, но меч его твёрд. Подскочили другие парни Стодорога, и Весёлый Йон Кумбер был тут как тут, со щитом, и секирой, и мордой — куском угрюмого камня.

Вот теперь Кальдер понял, что дела зашли чуточку дальше, чем он рассчитывал. Не то что бы он вообще хоть что-то здесь рассчитал. Ему подумалось, пожалуй, оставлять меч в ножнах — дурной тон. Раз остальные извлекают свои — значит ему-то, заварившему кашу, пора и подавно. Вот он и вытащил меч, усмехаясь в окровавленное лицо Стодорога. Он ощущал небывалый восторг, глядя, как отец надевает на себя цепь и садится на Скарлингов Трон и три сотни названых преклоняют колено перед первым королём Севера. Он ощущал небывалый восторг, кладя руку на живот своей жены и чувствуя, как его ребёнок в первый раз стукнул ножкой. Вот только не ясно, ощущал ли он хоть раз такую же лютую гордость, как в тот миг, когда переносица Бродды Стодорога хрустнула под его кулаком. И ни за что бы не отказался повторить то ощущение.

— А, ё-моё! — Подкатился Дрофд, брыкаясь, расшвыривая угольки на плащ Ручья, и тот, поперхнувшись дымом, принялся их сбивать.

Разгорелась настоящая суматоха, людской топот, шорох железа, хрип и проклятия в темноте. Вроде бы какая-то стычка, и Ручей был без малейшего понятия — кто её начал, и зачем, и на чьей стороне ему полагается быть. Но дюжина Утробы влилась в полном составе, так что он просто поплыл по течению, извлёк отцовский меч и встал плечом к плечу с остальными: слева Чудесная со своим кривым клинком, справа Дрофд с топориком в кулаке и языком промеж зубов. Оказалось, не так уж и трудно — делать то, что делают все остальные. Собственно, поступить иначе практически невозможно.

Прямо перед ними, за треплющимся на ветру костром, стоял Бродда Стодорог со своими бойцами, и его угристое лицо залито кровью, может даже нос сломан. Должно быть, тем кто это сделал был Кальдер, исходя из того, с каким видом до этого он сперва шёл, а теперь стоял возле Утробы с мечом в руке, ехидно ухмыляясь. Тем не менее, всякие «почему» здесь и сейчас не казались такими уж важными. «Что дальше» — вот что нависшей громадой рисовалось в голове каждого.

— Уберите-ка оружие, — Утроба говорил неторопливо, но нечто железное в его голосе утверждало, что ничто не заставит его отступить. Оно же пропитало железом и кости Ручья, придав ему чувство, что и он ни перед чем не отступит.

Однако Стодорог тоже не собирался сдавать назад.

— Сами уберите-ка его нахуй. — И он сплюнул кровью в костёр.

Ручей зацепился взглядом за парня на другой стороне от костра, может на год-два старше него. Желтоволосого малого, со шрамом на щеке. Они чуть-чуть развернулись, чтобы встать друг перед другом. Словно невольно выбрали себе самую подходящую пару, прямо как на танцах после сбора урожая. С той разницей, что на этом танце похоже прольётся немало крови.

— Давай убирай, — зарычал Утроба, и в его голосе прозвучало ещё больше железа. Это предвестье, и дюжина немного сдвинулась вперёд, гремя сталью.

Стодорог показал гнилые зубы.

— Заставь, блядь.

— А если попробую?

Из темноты, не спеша, вышел человек, лишь острый подбородок выглядывал из тени его капюшона, сапоги не разбирая дороги захрустели по краю костра, взметая к ногам залпы искр. Очень высокий, очень худой, и на вид весь выструган из дерева. Он обгладывал мясо с куриной косточки в одной руке, а в другой, свободно придерживаемый под крестовину, покачивался самый большой меч из всех, что видел Ручей — от острия до эфеса, наверно, по плечо высотой, ножны протёрты, как башмаки бродяги, зато плетение на рукояти переливалось всеми цветами костра.

Прибывший, шумно причмокивая, сглодал с кости последний лоскуток мяса, и провёл навершием меча по чужим обнажённым лезвиям, гремя длинной рукоятью о сталь.

— Скажите, мужики, вы ведь не собирались дойти до драки без меня? Вы же знаете, как я люблю убивать людей. Иные скажут — люблю чересчур, но ведь человек обязан держаться того, что у него хорошо получается. Итак, как насчёт такого решения… — Он покрутил кость между пальцами и запустил в Стодорога, так что та отскочила от его кольчуги. — Ты валишь отсюда ебать овец, а наполнять могилы останусь я.

Стодорог лизнул окровавленную верхнюю губу.

— Моя распря не с тобой, Вирран.

И тут всё сошлось. Ручей наслушался песен о Вирране из Блая, и даже сам напевал кое-что, ведя ожесточённые бои с колодами дров. Щелкунчик Вирран. Как тому даровали Отца Мечей. Как он убил пятерых родных братьев. Как он выслеживал Шимбала-Волка бесконечной ночью крайнего Севера, держал перевал против бесчисленных шанка лишь с двумя мальчишками и одной женщиной, одолел в битве загадок колдуна Дароума-ап-Яфта и приковал его к скале на съеденье орлам. Песни, от которых и горячилась, и стыла кровь. Быть может, в наши дни, его имя самое суровое на всём Севере, и вот он стоит перед Ручьём, так близко, что можно положить на него руку. Хотя так, пожалуй, делать не стоило.