— И?

Полуслепой старый воин пожал плечами.

— Сказал, что он занят.

— Занят? — прошептал Доу, лицо стало суровее, нежели это вообще было возможно. — Так ты просто сидел на месте и всё?

— Я не могу вскакивать всякий раз, когда этот хмырь говорит мне…

— Ты сидел на холме, засунул Скарлингов Перст себе в жопу и, блядь, смотрел? — взревел Доу. — Сидел и смотрел, как южане берут мой мост? — тыча его в грудь большим пальцем.

Стодорог отшатнулся, дёргая глазом.

— За речкой нету южан, это всё чушь! Ложь, как и все его слова. — Он погрозил пальцем через костёр. — Всегда, сука, оправдываешься, а Кальдер? Всегда выкручиваешься, чтобы ручки не запачкать? Болтовня о мире, или болтовня об измене, или ещё какая, нахрен, болтовня…

— Хорош. — Голос Чёрного Доу был тих, но обрубил Стодорога намертво. — Мне как на сраное говно пофиг, есть ли солдаты Союза к западу от нас или нет. — Он скомкал в подрагивающем кулаке бумагу и кинул её в Кальдера. — Мне не пофиг делаешь ли ты, как тебе велено. — Он шагнул к Стодорогу и придвинулся к нему вплотную.

— Завтра ты не будешь сидеть и смотреть, нет, нет, нет. — И он издевательски обернулся Кальдеру. — Как и ты, принц хуй-знает-чего. Хана вашей сидячей жизни, обоим. Вы, любовнички, вместе будете на той стене. Именно так. Бок о бок. Плечом к плечу от рассвета до заката. Стараться, чтобы не завонял пирожок с говном, который вы тут напекли. Делать то, ради чего я вас, тупорылых, сюда привёл, то есть, на случай, вдруг кто заинтересуется — сражаться, ёб вашу мать, с Союзом!

— Что если они за ручьём? — спросил Кальдер. Доу повернулся к нему, вспушив бровь так, словно не мог поверить своим ушам. — Мы растянуты, потеряли сегодня очень много народу и нас намного превосходят числом…

— Идёт война, блядь! — проревел Доу, подскакивая к нему, заставив всех остальных переступить назад. — Мочи гадов! — Он вцепился в воздух, будто едва-едва удержался разорвать лицо Кальдера голыми руками. — Или ты у нас мыслитель? Великий ловкач? Так облапошь их! Хочешь занять место брата? Так разберись с ним, мудачишка, или я найду другого, кто разберётся! И если кто завтра не внесёт свои крохи в общее дело, если ты, или ты, или он любите отсиживаться… — Чёрный Доу закрыл глаза и запрокинул лицо к небесам. — Клянусь мёртвыми, я вырежу на вас кровавый крест. А ещё повешу. И сожгу. И смерть ваша будет такой, что от самой песни о ней побелеет сказитель. Остались неясности?

— Нет, — произнёс Кальдер, угрюмый, как выпоротый мул.

— Нет, — произнёс Стодорог, не более радостно.

Однако Ручью не показалось, что дурная кровь меж ними наконец-то начала засыхать.

— Тогда, в пизду — совет окончен! — Доу развернулся, увидев, что ему загораживает путь один из парней Стодорога, схватил его за рубаху и, сжавшегося, швырнул на землю. А потом ушёл в ночь, той дорогой, какой и явился.

— Со мной, — Утроба прошипел Кальдеру в ухо, затем взял его под руку и повёл прочь.

Стодорог и его парни ворча рассаживались обратно по местам, желтоволосый парнишка, уходя, одарил Ручья суровым взглядом. Было время, когда Ручей ответил бы тем же, может даже одним-другим суровым словом. После сегодняшнего дня он лишь как можно быстрее отвернулся с колотящим в уши сердцем.

— Жаль. Мне так понравилось. — Вирран из Блая стянул капюшон и поскрёб ногтями прилизанные волосы. — Так, всё-таки, как тебя зовут?

— Ручей. — Он подумал, что лучше оставить имя просто так. — У вас, мужики, что, каждый день такое?

— Не, не, не, боец. Не каждый. — И точёное лицо Виррана переломилось сумасшедшей ухмылкой. — Только совсем-совсем иногда.

В Утробе всегда зрело подозрение, что в один прекрасный день Кальдер засадит его по уши в самый кал, и, кажись, этот день пришёл. Он вёл его сквозь режущий ветер вниз по склону, крепко держа за локоть, подальше от Героев. Он добрых лет двадцать прожил, стараясь ограничивать число врагов считаными единицами. Полдня вторым у Доу, и те повылазили как зелёные побеги дождливой весной, и без Бродды Стодорога в их числе он бы прожил за милую душу. Этот человек с изнанки столь же страшен, как с лица, и у него охрененная память на проявленное неуважение.

— Что за хрень там творилась? — Он рывком остановил Кальдера вдалеке от костров и любопытных ушей. — Ты нас всех чуть под нож не подставил!

— Скейл умер. Вот что. Скейл умер, из-за того, что этот гнилой конец ничего не сделал.

— Айе. — Утроба почувствовал, как смягчается. Немного постоял молча, пока ветер бичевал его икры длинными стеблями. — Прими соболезнования. Но новый труп дела не поправит. Уж точно не мой. — Он прислонил руку к рёбрам, сердце рвалось наружу. — Клянусь мёртвыми, мне показалось, я умру от одного волнения.