— Утроба. — Весёлый Йон, и по его жалобному виду ясно, зачем он пожаловал.

— Айе, Йон. Я им скажу. Знаешь же, что скажу.

— Знаю. — И они пожали руки, и у Йона уголок рта свело судорогой, что могло означать улыбку. Всё это время Ручей просто стоял, тёмные волосы налипли на бледный лоб. Стоял и смотрел в сторону Детей так, словно смотрел в никуда.

Утроба взял ладонь парня и стиснул.

— Просто делай что надо. Стой со своей командой, стой со своим вождём. — Он слегка придвинулся. — Не дай себя убить.

Ручей вернул рукопожатие.

— Айе. Спасибо, вождь.

— Где Вирран-то?

— Отриньте страх! — И он подошёл сквозь дождь и безрадостную толпу, растолкав всех плечами. — Вирран из Блая средь вас!

По каким-то лишь себе понятным причинам он снял рубаху совсем и стоял средь них голый по пояс, с Отцом Мечей на плече.

— Клянусь мёртвыми, — присвистнул Утроба. — Ё-моё, с каждым разом ты одет всё легче.

Вирран запрокинул голову и проморгался под дождём.

— В такой ливень я рубах не ношу. Мокрая рубашка мне соски натирает.

Чудесная покачала головой.

— Что только не служит загадочности геройского обличья.

— Есть такое. — Вирран хмыкнул. — А что, Чудесная? Тебе мокрая рубашка не натирает соски? Отвечай же.

Она пожала ему руку.

— Свои соски береги, Щелкунчик. Я-то со своими управлюсь.

Всё вокруг стало отчетливым. Застывшим и тихим. Доспехи, с переливами от разводов. Меха, сырые и свалявшиеся. Ярко раскрашенные щиты в каплях влаги. Перед Утробой вспыхивали лица. Ухмыляющиеся, строгие, лихие, напуганные. Он вытянул руку, и Вирран накрыл её своей, лыбясь всеми зубами.

— Готов?

У Утробы всегда отыщутся сомнения. Он их ел, ими дышал, с ними жил двадцать лет, а то и больше. Без этих тварей едва ли проводил хоть минутку. Каждый день, с тех пор, как схоронил братьев. Но теперь сомненьям не время.

— Я готов. — И он вытащил меч, и взглянул вниз, на союзных воинов, громоздивших сотни за сотнями, расплывавшихся под дождём в пятна, кляксы и сполохи красок. И он улыбнулся. Может быть, Вирран прав, и человек по-настоящему живёт лишь тогда, когда встаёт лицом к лицу со смертью. Утроба поднял меч высоко-высоко, и разнёсся его вой, и все вокруг делали то же самое.

И ждали приближение Союза.

Солнце должно было быть где-то сверху, да только ни за что не разберёшь, где именно. Сгустились гневные тучи, и свет всё также был беден. То бишь, определённо, нищ. Насколько мог судить капрал Танни, и, отчасти, к его удивлению, никто не тронулся с места. Шлемы и копья до сих пор выступали над видимым ему отрезком стены, время от времени двигаясь, но нисколько не резво. Атака Миттерика шла полным ходом. Уж это им было слышно. Но на их всеми забытом участке битвы северяне выжидали.

— Они всё там? — спросил Уорт. Большинство народа перед боем накладывает себе в портки. Уорт был уникален. В его случае ожидание боя оказалось единственным средством достичь обратного.

— Всё там.

— Не выходят? — пискнул Желток.

— Если они бы вышли, вышли б и мы, ага? — Танни ещё раз присмотрелся в трубу. — Нет. Не выходят.

— Я слышу шум битвы? — пролепетал Уорт, когда порыв ветра перенёс через речушку отголосок свары людей, лошадей и металла.

— Он самый, либо где-то повздорили на конюшне. Думаешь, на конюшне чего-то не поделили?

— Нет, капрал Танни.

— Вот и я так думаю, нет.

— Так что там происходит? — спросил Желток. На подъёме показалась лошадь без всадника. С растрёпанными по бокам стременами, она рысью бежала к воде, затем остановилась и принялась пощипывать травку.

Танни опустил трубу.

— Если честно, точно не знаю. — Дождь стучал по листьям со всех четырёх сторон.

Вытоптанный ячмень усеивали мёртвые и умиравшие лошади, мёртвые и умиравшие люди. Они грудились громадным, кровавым клубком перед Кальдером и украденными штандартами. Не далее чем в десяти шагах трое карлов переругивались, вытаскивая свои копья, вместе пронзившие одного и того же союзного всадника. Нескольких ребят пошустрее отправили собирать стрелы. Ещё парочка не устояла и залезла в третью яму — первее всех пройтись по тамошним телам, и Белоглазый вопил, чтобы они возвращались в строй.

Союзная конница сошла на нет. Отважный, но глупый натиск. По мнению Кальдера, эти две черты частенько идут рука об руку. Усугубляя положение, после первого провала они предприняли вторую попытку, столь же роковую. Около шести десятков перескочили третью яму справа, сумели взять Клейлову стену и убить нескольких лучников, прежде чем расстреляли и закололи копьями их самих. Всё тщетно, как насухо вытирать пляж. Вот в чём беда с гордостью, отвагой и прочими стиснув-челюсть-добродетелями, о которых обожают пиликать барды. Чем больше их у тебя, тем вероятнее ты окажешься на дне штабеля мёртвых тел.