— Я не ясновидец, — напомнил я.

— Мне плевать, даже если придется гадать по чайным листьям, — заметила Дебора. — Пусть твой дух расскажет нам что-нибудь полезное.

Но прежде чем я успел открыть рот и произнести язвительную фразу, которая так и просилась у меня с языка, в дверях затопали здоровенные ноги, и огромная темная тень поглотила остатки приятного утра. Я обернулся и увидел перед собой во плоти Смерть Радости.

Детектив Худ, привалившись к косяку, одарил нас фирменной злобной усмешкой.

— Вы посмотрите, — сказал он, — два неудачника.

— Вы посмотрите, — огрызнулась Дебора, — говорящая жопа.

Худ, казалось, даже не обиделся.

— Допустим, но я теперь главный, детка. И я буду искать настоящего убийцу вместо того, чтобы махать ручкой по телевизору.

Дебора покраснела. Удар был подлый, но он достиг цели. Надо отдать сестре должное, она немедленно дала сдачи.

— Ты даже свой член не найдешь без поисковой группы.

— Причем большой группы не понадобится, — радостно подхватил я. Родственники должны стоять горой друг задруга.

Худ злобно взглянул на меня, и его улыбка сделалась еще шире и отвратительнее.

— А ты теперь вообще не участвуешь в расследовании, — заявил он. — Как и твоя голливудская сестричка.

— Правда? — спросил я. — Поскольку я могу доказать, что ты ошибаешься?

— Нет, — ответил он. — Потому что… — Худ помедлил, наслаждаясь, а затем медленно и с очевидным смаком выговорил: — Потому что ты теперь под вопросом.

Я собирался ответить очередной остроумной и язвительной репликой, вне зависимости от сказанного им, но слова Худа застали меня врасплох. «Под вопросом» на языке полицейских значит: «Мы считаем, ты виновен, и докажем это». В немом ужасе глядя на детектива, я оказался не в силах подобрать остроумный ответ на фразу, которая намекала, будто меня подозревают в убийстве. Особенно если ты его еще даже не совершил. Я несколько раз открыл и закрыл рот, и со стороны, наверное, это выглядело как неплохое подражание вынутому из воды окуню, но не издал ни звука. К счастью, вступилась Дебора.

— Какого хрена ты тут гонишь, Ричард? — поинтересовалась она. — Нельзя отстранять Декстера только за то, что он знает, какой ты урод.

— Ну, об этом не беспокойся, — ответил Худ. — У меня есть веская причина.

Детектив произнес это тоном счастливейшего человека на свете… но вы бы видели того, кто вошел в мой кабинет в следующую секунду.

Он словно всю жизнь ждал нужной реплики, предвещающей его появление на сцене. Я услышал ритмическое постукивание в коридоре, когда последние слова Худа еще не отзвучали в воздухе, и передо мной предстал по-настоящему счастливый человек.

Я сказал «человек», хотя на самом деле увидел лишь три четверти homo sapiens. Странное постукивание на ходу свидетельствовало об отсутствии ног, а вместо рук поблескивали одинаковые металлические клешни. Но зубы были чисто человеческие, и все они обнажились в улыбке, когда сержант Доукс, войдя, протянул Худу огромный коричневый конверт.

— Спасибо, — поблагодарил Худ. Сержант Доукс кивнул, не сводя с меня глаз. Его неестественно счастливая улыбка растянулась до ушей, и я исполнился ужаса.

— Это что такое? — спросила Дебора, но Худ просто покачал головой и открыл конверт. Он вытащил глянцевую фотографию, примерно восемь дюймов на десять, и швырнул на стол.

— Лучше ты мне скажи, что это такое, — предложил он.

Я взял снимок. Сначала я не узнал изображенного на

нем человека, потом на мгновение решил, что сошел с ума, так как подумал: «Да этот мужик похож на меня!» Я сделал вдох, чтобы успокоиться, посмотрел еще раз и утвердился во мнении: «Это я». Впрочем, картина не стала яснее.

На фотографии действительно оказался я. Декстер, полуголый, вполоборота к камере, в двух шагах от распростертого на тротуаре трупа. Я немедленно подумал: «Не помню, чтобы я оставлял там тело…» Конечно, это не делает мне чести, но, разглядывая свой обнаженный торс, я решил, что неплохо выгляжу. Прекрасный загар, пресс в отличной форме, никаких признаков жировых отложений, которые в последнее время начали возникать на талии. Значит, снимок сделали год или два назад, но, впрочем, я так и не понял, отчего Доукс так радовался.

Я пресек самолюбование и попытался сосредоточиться на самой фотографии, которая, несомненно, представляла для меня угрозу. Я не обнаружил никаких намеков на то, где и когда ее сделали, и посмотрел на Худа.

— Откуда она у тебя? — поинтересовался я.

— Узнаешь? — спросил тот.

— Никогда раньше не видел. Но, думаю, это я.

Доукс издал бульканье — должно быть, смех, — и Худ

кивнул, точно в его непрошибаемом черепе возникла какая-то мысль.

— Ты так думаешь, — повторил он.