— Я слышал, сир, что ваша милость нездоровы, — соболезнующе прогнусавил он. — Не угодно ли вам будет развлечься?

Он положил шахматную доску на стол и, высыпав фигурки из мешочка, стал их расставлять по доске.

Рыцарь Ожье ничего не ответил и сел к столу. Минуты две прошли в молчании.

Возникшая на Востоке в древности чатуранга — военная игра — от персов и арабов попала в Испанию и Италию, откуда с XI века — в остальные страны Европы. Рыцари с малолетства обучались этой игре, фигурки которой, искусно вырезанные из слоновой кости или из дерева, изображали военные колесницы или ладьи, слонов, коней, пеших воинов, короля и его полководца.

Маршал жевал беззубым ртом и сопел носом в усы. Рыцарь Ожье играл рассеянно и, на четвертом ходу потеряв пешку, откинулся к стене, прислонился к ней затылком и смотрел поверх головы маршала в полумрак комнаты.

— Сенешал нужен мне, чтобы вести хозяйство замка? — спросил он, словно обращаясь к кому-то третьему, невидимому. И, не ожидая ответа, продолжал: — Шамбеллан, экюйе, привратник у главных ворот нужны или нет? Кто будет закупать провизию без депансье? Что станет с кухней без метра гё? А вся эта мразь — дозорщики, посыльные, псари? Могу я без них обойтись?!.

Маршал привык к неожиданным переменам в настроении рыцаря Ожье, к извивам его взбалмошного характера и научился безошибочно угадывать причину их возникновения. Так и сейчас, когда рыцарь Ожье, задав последний вопрос, встал и зашагал по комнате, маршал, состроив умильное лицо, заморгал воспаленными веками, бесцветные глазки его забегали из стороны в сторону.

— Сир, — сказал он, вздохнув, — вы благородный рыцарь, это ваше призвание, указанное богом. Мы, ваши вассалы и преданнейшие слуги, призваны охранять ваш покой и по мере сил наших служить вам. Что же касается этой, как вы изволили правильно назвать мрази, то она вместе с деревенскими вашими вилланами обязана служить вам преданно и бескорыстно. Эта их обязанность тоже освящена богом и церковью…

Рыцарь Ожье подошел к столу и кулаком оперся на него. Злая искра блеснула в его глазах, белых на темном от загара лице.

— «Вилланы»! Метко названы. Они действительно низки и гнусны [12] . Что может быть презренней этой деревенщины!..

Маршал поспешил ухватить ниточку этой мысли:

— Вот они-то и обязаны оплатить вам необходимые траты. Это их святая обязанность! — И, понизив до предела свой и так тусклый голос, словно опасаясь, что кто-то посторонний слушает его, маршал прогнусавил: — Никто не упрекнет вашу милость, сир, если вы прибегнете к сильным мерам.

— Ты говоришь вздор, Рамбер.

Рыцарь Ожье сел на скамью и, взяв стаканчик с костями, стал крутить его.

— Опять, как тогда, — продолжал он, — жечь их дома, бросать в подвалы? И, как тогда, оставшиеся убегут в леса, потом, присоединившись к войску моих врагов, пойдут на Понфор…

— Понфор — неприступная твердыня, сир, — поторопился перебить маршал.

По лицу рыцаря Ожье промелькнула гримаса отвращения, и он ударил кулаком по шахматной доске. Фигурки разлетелись, и костяной слоник угодил в заснувшую левретку. Она с визгом вскочила. Рыцарь Ожье выругался непристойным словом и, схватив маршала за бороду, притянул его к себе:

— Пойми же наконец, чертово подхвостье, что мне на нужна твоя гнусавая лесть! Какой в ней толк?

— Сир, я готов жизнью…

— Молчи, подлый! Слушай!

Продолжая говорить, рыцарь Ожье медленно наматывал бороду маршала на свою руку. Тот часто мигал глазами, щурясь от нарастающей боли. Капельки слез скатывались по острым скулам в провалы щек и терялись в жалобно обвисших усах.

— Мне нужен предлог для поединка с дю Крюзье...

— Мне нужен предлог для поединка с дю Крюзье, — говорил рыцарь Ожье. — Ты должен его изобрести. Понимаешь? — Трясущаяся голова старика кивнула несколько раз. — Иначе!.. — Тут рыцарь Ожье крутнул бороду маршала и, прижав свой кулак к его подбородку, подтянул лицо старика к своему и зашептал: — Иначе — подземелье здесь, под моей башней. Ты знаешь его: сам отправлял туда не один раз провинившихся. Там я и оставлю тебя в полной тьме с жабами и тарантулами… [13]

Тело старика вздрагивало. Он испустил хриплый, жалобный стон.

Левретка оскалила зубы и с визгливым лаем бросилась на него, стараясь укусить в спину.

Рыцарь Ожье выпустил из руки бороду маршала.

— Я вижу, тебе не по вкусу мои обещания и ты постараешься исполнить мой приказ. Не так ли?

Старик кивал головой, не в состоянии произнести ни слова.

— Смотри же! Даю тебе… — Он подумал и, вынув из стаканчика одну кость, покрутил в нем другую и выбросил на стол. — Твое счастье! Шесть дней. Ступай!