— К черепахам?!

— Мама обещала купить мне ко дню рождения двух черепах, но когда мы с ней пошли в зоомагазин на Новом Свете, я чуть со стыда не сгорела. Она как закричит: «Ни за что в жизни! Чтоб у меня по дому ходила такая пакость — да я в обморок упаду!» Хвать меня за руку, и из магазина. У меня есть сто злотых, я бы приплатила сколько надо, все дело в маминых чувствах. Я буду сама тереть им морковку и салат буду покупать на свои карманные деньги, только бы мама согласилась. Она мне кошку хочет купить, но я не люблю кошек. Знаешь, черепаха — это реликтовое…

— Попытаюсь, — простонал Стефан. — Укладывай вещи, завтра мы едем. В пять утра, учти! Я должен тебя так устроить и вернуться в Варшаву.

— В пять утра? Я лучше поездом поеду.

— В пять тридцать. Мое последнее слово. Эх, старушка, вот и еще год пройдет, а ты так и не увидишь восхода солнца.

— Людка! Ты еще не завтракала? Тогда идите на кухню. Я поджарила вам омлет с грибами. Скорей, а то остынет, — сказала мама, заглядывая в приоткрытую дверь.

Были на свете два места, куда Людка не хотела бы поехать. Гавайские острова и Монте-Карло — дешевка, все равно что реклама жевательной резинки. Ну, разве когда она объедет уже весь-весь свет или придется сделать на Гаваях или в Монте-Карло пересадку. А третьим таким местом был дом дорогой тетушки Баси. Тем не менее Людка проводила теперь целые дни на берегу Ливец-ривер, рассматривая мальков-плотичек, которых держала в стеклянной банке, а вечером, после захода солнца, выливала обратно в реку. «Дорогая тетушка» занимала половину деревянного домика, который был выкрашен… В том-то и дело, что выкрашен он был очень странно. Тетушкина половина была похожа на похоронный катафалк, а другая половина — на негатив катафалка. Этот единственный в своем роде экстерьер был последним результатом многолетних — впрочем, отнюдь не эстетических — споров между тетушкой и ее соседкой, совладелицей этой виллы. Самый смелый декоратор-профессионал не сумел бы достигнуть столь сногсшибательного эффекта, какого достигли две почтенные дамы, враждовавшие не на жизнь, а на смерть. Любой прохожий, обладай он хоть железными нервами, останавливался перед домом как вкопанный. Правда, заманить в этот дом жильца было довольно трудно. Тетушка сдавала две комнаты — одну постоянно, а другую, без печки, — только на лето. Волею какого случая две почтенные дамы были обречены на бессрочное совместное проживание в этой куче трухлявого дерева, Людка не знала. Ясно одно, это был не слепой случай. Случай знал, что делал. Жизнь обеих старушек без этих полусгнивших досок была бы пуста и бессмысленна, лишена вкуса и запаха.

Когда Стефан подвез Людку к «вилле», Людка подумала, что его «фиат» не захочет тут стоять ни минуты, машина сама включит третью скорость и умчится прочь. А Людке предстоит прожить здесь целый месяц! Стефан чуть не налетел на сосну и буквально лишился дара речи. Кое-как вылез он из машины и подошел к дорогой тетушке, которая с гордым видом, в новой вязаной шали на плечах ждала их на крылечке.

— Наконец-то вы приехали, очень рада! Подойди ко мне поближе, деточка. Как ты выросла с прошлого года! Молочную овсянку будете кушать?

— О господи, тетя, что вы сделали? — наконец выдавил из себя Стефан.

— А-а! Ты, верно, имеешь в виду мой фасад? А что! Она стала красить, ну и я, не сидеть же мне сложа руки!

Стефан тоже не стал сидеть сложа руки. Он внес а дом Людкин чемодан и сумку, отказался от овсянки, чмокнул тетушку в руку — и до предела выжал газ, чем вызвал краткий истерический припадок у двух тетушкиных кур. Людка вошла в темноватую комнату и, покорившись судьбе, уселась за стол.

— Спасибо, тетя, я завтракала дома. А вот пирог, мама вам прислала. Тетя, а вы не могли бы продать этот дом, чтобы не воевать с соседкой?

— Ты с ума сошла! Продать дом? Мои пот и кровь?

— Какие там пот и кровь, тетя. Я слышала, дядя купил эти полдома, когда выиграл в лотерею?

— Верно, была у него четверть билета, он и выиграл. Крупную сумму. А ты не умничай, это неприлично. Вот вам, пожалуйста, ваше кино да телевидение — я бы детям моложе двадцати шести лет запретила смотреть такие фильмы! Вот вам летние лагеря вместе с мальчиками! Вот вам совместное обучение в школах! Даже на пляжах голышом загорают! Что я, слепая, не вижу?

— Тетя, на пляже никто голышом не ходит.

— Ты хочешь сказать, что две полоски материи — это костюм, в котором прилично загорать? И зачем нужен загар? Только цвет кожи портит.

— Тетя, при этом тело поглощает больше йода, который содержится в морском воздухе, и вообще ультрафиолетовых лучей.

— Если телу нужен йод, порядочный человек глотает таблетки или пьет воды, как в Швейцарии. Что я, по-твоему, дурочка? Отсталый элемент?

— Ну что вы, тетя!

— Ты уже не ребенок, а взрослая барышня, и в этом году я не позволю тебе ходить на реку в таком виде. Сама сошью тебе костюм. Вот из этого. — Тетя кивнула на кровать, прикрытую тканевым одеялом.

— У меня купальник закрытый, не бикини.

— А вот я погляжу.

— А почему фильмы только с двадцати шести лет? Почему не с двадцати пяти? — спросила Людка, чтобы отвлечь внимание тетки от купальника.

— Потому что существуют вещи, которых далее замужняя женщина с двумя детьми не должна знать. А ты вон небось уже все знаешь. Вас, говорят, в школе просвещают.

— Ага. Да у нас еще поздно. В Швейцарии, говорят, с девяти лет.

— Ну, нет. Ни за что не поверю.

— В целях профилактики, чтобы дети не узнали со стороны и не испытали психологического шока.