— Трудно. Нас таким вещам не учили.

— То-то вам здорово жилось!

— О да.

— Знаю. Стефан. Война, восстание…

— Да, мы проходили другую практику.

— Зато вы делали великое дело. А мы скоблим петрушку. Сначала щеточкой ее вычистим, а потом режем — тоненько, в ней ведь витамины. Можно, по-твоему, серьезно относиться к петрушке? Нет, ты не увиливай, ты ответь. Видишь? Ну и не удивляйся, что мы протестуем.

— Я не увиливаю, но ты смешиваешь совершенно разные вещи.

— Знаю, Стефан. Понимаю. Но все-таки… вон у Тересы хоть были трудности с мировоззрением…

— О господи! Я человек привычный, но за ходом твоих мыслей просто не угнаться. А у тебя, значит, нет трудностей?

— Ни малейших. И никогда не было. Да какие же тут могут быть трудности? Все ясно. Кто не обладает материалистическим мировоззрением, с тем и считаться нечего, такой человек сразу исключается из игры. Трудности могут быть только внутри мировоззрения, понимаешь? Просто в голове должен быть порядок, чувствуешь?

— Не понимаю и не чувствую. Все это совсем не так просто. Человек, не обладающий материалистическим мировоззрением, вовсе не исключается из игры. Вот ты как-нибудь потолкуй с таким, он тебе может немало интересного рассказать.

— Ну, а вот если бы при каком-нибудь средневековом папе Иннокентии запустить космический корабль, что бы сделали с таким космонавтом? Наверняка бы прокляли его и сожгли! Вот!

— Так мы ни до чего не договоримся. Видишь ли, во времена папы Иннокентия не было технических условий для того, чтобы запустить корабль. И психологически тоже папа Иннокентий был к этому явно не подготовлен. Это вещи взаимосвязанные, понимаешь? Одно обусловливает другое, и наоборот. А мама знакома с твоим материалистическим мировоззрением?

— Мама знакома, а папа нет. Отец меня излупил бы, он уже несколько лет обещает. А мама что может сказать, когда она сама ради отца перешла из евангелистской религии в католическую? Мама ничего не говорит. Ну, а ты обладаешь материалистическим мировоззрением?

— Ишь как шпарит! И не запнется. Сразу чувствуется, что в портфеле лежит свеженький табель. Да, обладаю. Но только я заплатил за него многими, многими бессонными ночами и даже тяжелой болезнью с высокой температурой. Послушайся моего совета. Ты едешь на каникулы, у тебя будет много свободного времени. Так вот, для начала подвергни сомнению свое материалистическое мировоззрение. Ведь это просто страх слушать, что ты тут проповедуешь.

— Серьезно? Почему?

— А потом подвергни сомнению вообще все. А поскольку во всем сомневаться невозможно, то лет через пяток ты сделаешь для себя кое-какие выводы. Своевременно или несколько позже.

— Я хочу сейчас, а не своевременно или несколько позже.

— Вот ты хочешь быть биологом. А можешь ли ты им быть прямо сейчас? Если хочешь честно разобраться, что к чему, то для начала сделай так: восьми все свои привычные представления и переверни их вверх ногами. Путаница и неразбериха у тебя в голове начнется ужасная, но потом определится какая-то область, в которой тебе захочется разобраться до конца. А уж как нападешь на свое самое главное, тут уж ты не отступай, не давай себя сбить, держись обеими руками… Я хотел бы, чтоб тебе это удалось лучше, чем мне. Да так оно, верно, и будет, у тебя для этого более благоприятные условия. Тебе не приходится думать, как купить хлеба для матери, где достать лекарство для Тересы, как… — Он не договорил, и некоторое время оба молчали.

— Стефан… — Людка хотела что-то спросить, но струсила. — Стефан, Тереса в этом году не приедет. Алексу некогда, а отпускать Тересу в ее положении одну он не хочет.

— Да, она мне писала.

— А ты написал ей… сам знаешь про что? Стефан, я так по тебе соскучилась!

— Я тоже, Людик. Нет, я ей не написал именно потому, что она ждет ребенка.

— Стефан… я думаю так же, как и раньше.

— Знаю.

— Но тогда я вела себя как последняя идиотка. Как противная маленькая шавка, которая бежит за машиной и гавкает.

— Да.

— Мне очень неприятно.

— Понимаю.

— Я не имею права судить…

— Да.

— Ты простил меня?

— Не будем больше об этом. Ну, что еще слышно в школе?

— Да ничего. Кошку секретаршину выкупали.

— А откуда у вас там кошка?

— Понимаешь, секретарша обожает эту свою Мирель и, чтоб кошка дома одна не скучала, берет ее иногда с собой на работу. Ну, теперь-то Мирели не скоро опять захочется в школу — здорово ее воспитнули! И как можно так мучить животное! Сиамская кошка.

— Скандал был?

— Ого! Жуткий. Но тут каникулы, решили поиски зачинщиков отложить на осень, а за два месяца кошка, сам понимаешь, подсохнет. Моя четверка по поведению тоже подсохла.

— Могла ведь, Людик, и из школы загреметь. Очень трудно было объяснить все это директору.

— Ты с ним говорил? А я и не знала.

— А зачем тебе знать? Прекрасная у вас учительница, эта пани Мареш.

— Ну! Известное дело. Она раз говорит Рахвальскому: «Яцек, ты, кажется, чинарики покуриваешь в уборной?» А Рахвальский так обиделся, что сдуру взял да и бухнул: «Я? Чинари? Что вы! Никогда! Это ж надо, чинари! Вот пожалуйста, у меня полный портсигар!» — и вытащил из кармана полнехонький портсигар «Спортов». Мы чуть не лопнули со смеху, ржали, наверно, минут пятнадцать. Ну, ему-то потом было не до смеха, когда она стала его песочить. Что она ему сказала, не знаю, ни за что не хотел говорить, только курить он перестал — и окурки и не окурки. Факт. А другой раз ребята подрались. Они часто дерутся, это у них называется решить вопрос по-мужски — надают друг другу по морде, и порядок. Ну вот, они подрались, и у Рахвальского было право на первый удар, он, говорят, как развернется, противник так с ходу и лег…