Во‑вторых, не существует у греков других примеров, чтобы лошади, собаки или какие-либо другие животные сжигались когда-либо с тем, чтобы перейти с подобным назначением во владение божества или умершего, в честь которого совершается жертвоприношение. Единственным примером, напоминающим нечто подобное, служит, пожалуй, кидание лошадей в воду в честь Посейдона. Об их назначении мы можем заключить из следующего места у Павсания: «В древности, в честь Посейдона, аргийцы кидали в (реку) Дину лошадей, украшенных уздечками ». [389] По-видимому, быстрота рек привела людей к мысли жертвовать им животное, отличающееся наибольшей быстротой ног. Но следует, однако, заметить, что эти лошади не сжигались и даже не были заколоты предварительно, как это делается в нашем жертвоприношении Патроклу. В Илиаде Ахилл, убивши Приамова сына Ликаона и бросив его в реку Скамандр, обращается мысленно к прочим троянцам со следующими словами: «Не спасёт вас даже эта река, широко текущая, серебристая, которой вы уже давно приносите в жертву многих быков и кидаете в глубину её живых лошадей с нераздвоенным копытом». [390]

В‑третьих, чрезвычайно важно, что описание жертвоприношения Патроклу мы заимствуем не из какого-либо другого памятника, а из гомеровских песен, которые в этом отношении являются особенно ненадёжным источником. Замечательно, что в нём мы не находим никаких других указаний на подобные жертвоприношения, несмотря на то, что они существовали, как это достаточно явствует из приведённых примеров. Нет сомнения, что в гомеровские времена люди не ели ни лошадей, ни собак, ни человеческого мяса. Принесение же их в жертву могло пониматься только как угощение божества их мясом. Вот почему в гомеровских песнях старательно обойдено всё подобное. Существует основание полагать, что только вследствие этой тенденциозности не говорится ничего и о человеческом жертвоприношении самому Ахиллу, которое, как нам известно, до поздних времён удержало в сказаниях свой характер угощения умершего человеческой кровью. Мы увидим ниже, благодаря лишь каким обстоятельствам сохранились в Илиаде и Одиссее некоторые мифы, говорящие о каннибализме, и как старательно обойдены все мифы, слишком прямо указывающие на него.

Итак, из нашего гомеровского места мы не имеем права делать никаких других заключений, кроме только следующих двух:

1. Усиленные жертвоприношения существовали уже гораздо раньше того времени, когда гомеровские песни появились приблизительно в той законченной форме, в которой они дошли до нас. В этом убеждает нас отсутствие характера примитивности в двух приведённых нами примерах (жертвоприношение Ахилла Патроклу и Одиссея – теням умерших), и различие между этими двумя примерами жертвоприношений, которое могло развиться, очевидно, только в очень продолжительное время.

2. Между жертвами в усиленных жертвоприношениях встречались уже в очень древние времена не только люди, но также и лошади и собаки. Этими выводами мы и ограничимся.

Странным только кажется, как сюда попали лошади и собаки.

Шёманн говорит: «В виде пищи, для еды, я полагаю, не приносились греческим богам никакие жертвы, ни бескровные, ни кровавые, как не приносились и еврейскому Егове [?]… Греки, без сомнения, не намеревались угощать богов мясом собак, ослов, волков и лошадей; тем менее могли они приносить им, в виде пищи, человеческое мясо. Поэтому [sic!], если, например, Дионис называется «пожирателем быков» (ταυροφάλος), то поэт, употребивший это название [будто подобные названия употреблялись только поэтами, а не народом!], наверное, понимал его не в буквальном смысле», и т. д. [391]

Так как Шёманн, отрицающий с такой уверенностью наш вывод, не приводит, однако, никаких других доказательств в пользу своего мнения, то следует полагать, что он видит если не единственный, то по крайней мере главный аргумент против возможности заключать из (сожигательных) человеческих жертвоприношений о каннибализме в том обстоятельстве, что в жертву приносились и упомянутые животные: допустив у греков каннибализм, следовало бы признать за ними и употребление в пищу этих животных; но так как греки никогда не ели последних, – собак, например, едят разве только какие-нибудь дикари и каннибалы, – то нельзя греков считать и людоедами, – quod erat demonstrandum.

Указавши на проглядывающий в аргументации Шёманна circulus vitiosus, мы можем теперь довольствоваться нашим умозаключением.

Нам известно бесчисленное количество примеров сожигательных жертвоприношений.

Во всех этих примерах жертва имеет или имела некогда значение пищи.

Но нам известны также и некоторые сожигательные жертвоприношения, в которых жертвой является человек.

Эти жертвоприношения, сколько нам известно, ни по времени, ни по своей форме, вообще ничем существенным не отличаются от других сожигательных жертвоприношений ( см. следующий параграф ).

Следовательно, чрезвычайно вероятно, что и эти жертвоприношения имеют или имели некогда значение пищи.

Кажущуюся сомнительность вводит в нашу аргументацию фраза в предпоследней посылке: «сколько нам известно». Но заметим, что древние, вполне отчётливо сознававшие значение своих сожигательных жертвоприношений, наверное постарались бы придать человеческим жертвоприношениям особый характер, ясно отличающий их от числа прочих, если бы эти жертвоприношения не были на самом деле угощением богов человеческим мясом. Немыслимо, чтобы в таком случае этот особый характер мог бы ускользнуть от нашего внимания. Но, напротив, всё, что мы знаем о человеческих жертвоприношениях, может служить лишь подтверждением нашего предположения.

Итак, людей приносили богам в виде пищи, и, следовательно, ели некогда людей и сами; ибо на нелепой мысли, что греки стали угощать богов в особенно важных случаях человеческим мясом, считая его самым вкусным и драгоценным, сами притом не зная вкуса человеческого мяса, – немыслимо.

Шёманн, со свойственной ему уверенностью, знает, что греки никогда не питались мясом собак, лошадей, волков и ослов. Мы же этого пока ещё не знаем. Напротив, для нас имеет значительную степень вероятия, что они им некогда питались. Для нас же вероятно, что греки употребляли некогда в пищу собак и лошадей; мы об этом заключаем на том основании, что эти животные действительно встречались в сожигательных жертвоприношениях. Относительно ослов это сомнительно. Греки приписывали только гиперборейцам обычай приносить ослов Аполлону. Евстафий, в комментарии к Илиаде, говорит об Аполлоне: «Он не пренебрегает даже ослами. Гиперборейцы, как рассказывает Пиндар, жертвовали ему этих отвратительных животных». [392] У Пиндара, действительно, говорится о гиперборейцах, «у которых был когда-то угощаем владыка Персей, который, вошедши в дом, застал их приносящими богу (Аполлону) великолепные гекатомбы из ослов». [393] Относительно же сжигания волков, мы знаем только одно достоверное известие, а именно у Павсания – о ежегодном жертвоприношении жителей ахейского города Патр (Πάτραι): «Они кладут на жертвенник живых съедомых птиц и равным образом всех жертвенных животных, а сверх того, ещё и диких свиней, оленей, серн; иные (кладут туда) даже детёнышей волков и медведей, а ещё иные – даже взрослых. На жертвенник они кладут ещё и плоды деревьев, употребляемые в пищу человеком». [394] Затем говорится, что жертвенник был окружаем дровами, которые зажигались.