– Надежда Сергеевна, а я давно тут валяюсь?

– Со вчерашнего дня.

– А где… Пафнутий?

– А ему сейчас к вам нельзя.

– Почему?

– Доктор не велел. Температура высокая. Да он и сам не идет…

– Это значит, я умираю?

– И-и-и, милая! В наше время от ангины помереть, да еще и в таких условиях… Кто ж тебе позволит? Просто, видать, мало в жизни болела?

– Правда, мало.

– Знаешь, если человек редко болеет, а потом все же свалится, то уж тяжело… Вот, полежи, я сейчас тебе бульончику куриного принесу, Константин Петрович сам сварил!

– Надо же…

– Такой хозяйственный мужик! С самого утречка на рынок смотался, цыпленочка привез и сам бульончик сварганил.

У меня от ее разговоров заболела голова, и я обрадовалась, когда она вышла из комнаты. Но она вернулась очень скоро с чашкой бульона.

– Вот, миленькая, поешь хоть чуток.

– Ладно.

Бульон оказался очень вкусным.

– Вот и умничка, поела. А теперь еще таблеточку выпей. Вот! Вроде все дела справили, теперь капельницу поставим.

– Ой!

– Ничего не ой! Надо!

– А можно еще морсу?

– Конечно, пей на здоровье.

– А морс тоже Костя варил?

– Он. Ох, золотой у тебя мужик…

– Он не у меня. Он просто друг.

– Да ладно, что ж я, слепая? Друг! Друг сердешный.

– Ой, Надежда Сергеевна, а где мой телефон?

– Знать не знаю! Доктор не велел тебе телефон давать! А я предписания Отара Шалвовича не нарушаю. Сорок лет с ним проработала, ни разочка ничего не нарушила.

– Но мне очень надо позвонить!

– Ничем тебе помочь не могу. Я не знаю, где твой телефон. Вот вернется Константин Петрович, ему скажешь, он позвонит куда надо. А тебе нельзя!

– Но почему?

– Приказы не обсуждаются. Ты лучше поспи.

Она поставила мне капельницу.

– Это надолго?

– На сорок минут. Не о чем говорить. А то знаешь, какие капельницы бывают? Часов на пять. Так что радуйся.

Я закрыла глаза. А может, и в самом деле не надо никуда звонить? Мирон же знает, что я больна, значит, сообщит Фарику… Ох, у него в ближайшее время столько концертов и спектаклей… Как он там без меня? Бедолага! Но хуже всех Косте. Привез меня к себе, сиделку нанял, бульоны варит. Хорошее начало романа… А странный он, Костя. Наврал насчет какого-то Ксаверия… Стесняется своего таланта… Боится даже… Хочет казаться серым воробышком… Да, Фарик и Мирон – они из породы колибри. Он тоже, но не хочет… Хочет быть воробьем… А я ведь хотела воробьев… Прощайте, колибри, хочу к воробьям… Смешно, какие они колибри, Мирон и Фарик? Они совсем другие птицы, Фарик скорее зимородок, а Мирон… пожалуй, скворец…

А Костя кто? Тоже не воробей, отнюдь… Он – снегирь… Ерунда, разделение на колибри и воробьев не имеет отношения к орнитологии. Просто колибри – это что-то яркое и… чужое, а воробьи – свое, привычное. Вот и выходит – они все трое воробышки… Господи, что у меня в голове? Это от жара… И как опять холодно!

Выбрав минутку, Константин позвонил домой.

– Надежда Сергеевна, как дела?

– Заснула. Бредила опять, все птиц каких-то поминала. Но поела бульончику вашего, сказала, вкусно. И морсику попила. А теперь спит.

– Надежда Сергеевна, ничего не нужно покупать?

– Да нет, все есть. Она телефон требовала. Все рвалась звонить.

– А кому, не говорила?

– Нет.

– Понятно. Все. Спасибо!

Он пребывал в смятении. Присутствие Жени в его квартире и радовало, и смущало его. Что же теперь будет? А, ладно, что будет, то будет! По крайней мере сама собой отпала тема художественной карьеры. Бред сумасшедшего! А он и есть сумасшедший, этот Мирон! У тебя передо мной только одно преимущество – твой кот! Это ж надо так неадекватно себя оценивать! А я тоже хорош – лежит у меня в квартире больная сорокалетняя баба, в сущности, почти незнакомая, а у меня сердце замирает от радости, что она моего бульончику поела… Бред… Сюр! Ты ли это, Костенька? А может, это пресловутый кризис среднего возраста? Или… любовь? Больше похоже на любовь… А я ведь даже еще не спал с ней. Кому сказать – не поверят. Сам себе удивляюсь. Надо было дожить до сорока двух лет, чтобы вдруг так резко поменялись приоритеты. И все из-за Пафнутия? Умора! Он вдруг вскочил и вышел в приемную.

– Марина, я сейчас уеду и сегодня уже не вернусь.

– Константин Петрович, у вас же в пять встреча!

– Какая еще встреча?

– А с Самойловым!

– Отмените! Перенесите на любой другой день! Я должен срочно уехать! И извинитесь за меня перед Самойловым.

Уже в машине он вдруг опомнился. Куда я сорвался? Зачем? Я хочу видеть Женю! ответил он сам себе. И почему-то рассмеялся.

Ему навстречу вышла Надежда Сергеевна.

– Константин Петрович, вы так рано?

– Да, освободился. Ну как она?

– Спит.

– А температура?

– Потихонечку снижается. В последний раз было тридцать восемь ровно. Это хорошо. Но к ночи может опять подскочить.

– Будем надеяться, что не подскочит. Я загляну к ней.

Он приоткрыл дверь, и в комнату пулей влетел Пафнутий. Вскочил на кровать и улегся в ногах. Женя не проснулась.

«Слава богу», – подумал Константин. И сердце его переполнилось нежностью. Он на цыпочках подошел и сел в кресло. Женя почти сразу открыла глаза.