Шрифт:
Развитие у человека сознания связано с общественно организованной деятельностью людей, с трудом и совершается на его основе. Труд требует осознания результата труда как его цели, и в процессе труда сознание и формируется.
С возникновением общественно организованного труда, при котором удовлетворение потребностей индивида совершается общественным образом, предметы начинают выступать не только как объекты личных потребностей индивида, а как вещи, значение которых определяется их отношением к общественным потребностям. В процессе трудовой деятельности, воздействуя на одни вещи посредством других, посредством орудий – вещей, специально предназначенных для воздействия на другие вещи, – вообще, приводя вещи во взаимодействие друг с другом, человек все глубже вскрывает их объективные свойства.
В процессе общественно организованного труда возникает и язык, слово. В слове откладываются и объективируются накапливаемые человеком знания. Только благодаря слову они обобщаются, абстрагируются от отдельных частных ситуаций и становятся общественным достоянием, доступным каждому индивиду как члену коллектива. Возникновение сознания как специфически человеческого способа отражения действительности неразрывно связано с языком: язык – необходимое условие возникновения сознания. Осознавать – значит отражать объективную реальность посредством объективированных в слове общественно выработанных обобщенных значений. [279]
279
Таким образом, сознание человека качественно отлично от психической деятельности животных. Поэтому установившееся в нашей психологической литературе употребление термина «сознание» специально применительно к психической деятельности человека можно считать оправданным.
Связь сознания и языка, таким образом, – теснейшая, необходимая. Без языка нет сознания. Язык – общественная форма сознания человека как общественного индивида.
Однако неверно попросту отождествлять сознание с языком, сводить его к функционированию языка (Эта отнюдь не новая тенденция усилилась в последнее время у нас в связи со значением, которое приобрело понятие второй сигнальной системы.) Верное положение о необходимой связи сознания и языка становится неверным, когда этой связи сознания с языком придается самодовлеющий характер, когда она обособляется от связи сознания с общественно осуществляемой деятельностью людей и добываемыми в ней знаниями. Только включаясь в эти связи, а не сам по себе, язык и обретает свое необходимое значение для сознания. [280]
280
В силу связи сознания и языка общественно выработанные знания выступают в процессе осознания действительности в форме языковых значений. Этот капитальный факт, не понятый надлежащим образом, послу жил основой для ряда идеалистических теорий сознания. Такова прежде всего гуссерлианская теория сознания как актуализации значений. Значения, реально существующие как языковые, отрываются Гуссерлем от языка, лишаются, таким образом, своей материальной чувственной оболочки и в таком «идеализированном» виде принимаются за основные элементы, образующие структуру сознания. Забвение языка, отбрасывание его чувственной стороны и признание чисто идеальных значений ядром сознания – в этом одна из ошибок гуссерлианской концепции сознания как актуализации значений. (Ее основной выше уже отмеченный порок заключается в том, что, трактуя сознание как актуализацию значений, она на место реального мира, который феноменология Гуссерля «выносит за скобки» – unter Klammern setzt – подставляет значение «мир», т. е. подменяет материальную реальность идеальным образованием.)
С другой стороны, отождествление сознания со значениями было использовано семантическим прагматизмом (Мэдом и Дьюи), блокировавшимся с «социальным» бихевиоризмом, для того чтобы свести сознание, дух к семантическим («символическим») отношениям обозначающего и обозначаемого между явлениями опыта, соотнесенного с поведением. См. выше цитированные книги Dewey J. Experience and Nature. – London, 1925. – P. 303, 307, 308 etc.; Mead G. A behavioristic account of the significant Symbol //Journal of Philosophy. – 1922.
– Vol. XIX. – № 6. – P. 157—163; Mead G. Mind, self and society. From the standpoint of a social behaviorist. Fifth Impression. – Chicago University Press, 1945. – Part II «Mind and the Symbol» – P. 117—125.
Таким образом, с одной стороны, хотят посредством спроецированных в него семантических отношений превратить бытие, опыт в нечто духовное, идеальное; с другой стороны, вместе с тем растворяют сознание в опыте. Однако значения, соотнесенные не с сознанием, а лишь с внешним поведением, неизбежно свелись к одним лишь знакам. Бихевиористски прагматическая трактовка значений неизбежно повлекла за собой самоликвидацию значений и заодно привела к формалистическому пониманию речи, языка как совокупности знаков. См. Morris Ch. Six Theories of Mind. – Chicago University Press, 1932. – P. 274—330 (эту книгу он посвящает своим учителям – Дьюи и Мэду). См. специально гл. VI «Mind as Function», в которой прослеживается философская линия, идущая от Пирса (Pierce) и Вудбриджа (Woodbridge) к Дьюи и Мэду: ср. также его книгу «Signs, language and Behavior» (New York, 1950), смыкающуюся с Карнапом, с логическим позитивизмом.
Не слово само по себе, а общественно накопленные знания, объективированные в слове, являются стержнем сознания. Слово существенно для сознания именно в силу того, что в нем откладываются, объективируются и через него актуализируются знания, посредством которых человек осознает действительность.
Психологический подход к проблеме сознания исключает возможность рассматривать сознание лишь как некое готовое образование. В психологическом плане сознание выступает реально прежде всего как процесс осознания человеком окружающего мира и самого себя. Осознание чего-либо необходимо предполагает некоторую совокупность знаний, соотносясь с которой окружающее осознается. Сознание как образование возникает в процессе осознания окружающего мира и по мере своего возникновения включается в него как средство («аппарат») осознания. Сознание как образование – это знание, функционирующее в процессе опознания действительности. Наличие у человека сознания означает, собственно, что у него в процессе жизни, общения, обучения сложилась или складывается такая совокупность (или система) объективированных в слове, более или менее обобщенных знаний, посредством которых он может осознавать окружающее и самого себя, опознавая явления действительности через их соотношения с этими знаниями. Центральной психологической проблемой при этом остается процесс осознания человеком мира.
Сознание не покрывает психической деятельности человека в целом. Психическое и осознанное не могут быть отождествлены [281] . Вопреки картезианству, психическое не сводится к осознанному. Как мы уже видели выше (гл. II, § 1 «Теория отражения»), сознание, т. е. осознание объективной реальности, начинается там, где появляется образ в собственном, гносеологическом смысле, т. е. образование, посредством которого перед субъектом выступает объективное содержание предмета. Сферу психического, не входящего в сознание, составляют психические явления, функционирующие как сигналы, не будучи образами осознаваемых посредством них предметов [282] (см. об этом гл. 3, § 3). Образы, посредством которых осознаются предметы или явления, всегда обладают той или иной мерой обобщенности; они объективируются в слове, которое обозначает их предмет.
281
В отождествлении психического с сознательным И. М. Сеченов видел существенную причину того, что психическая жизнь представляла собой «такую пеструю и запутанную картину без начала и конца, которая во всяком случае заключает в себе крайне мало приглашающего начать исследование с нее». «…В прежние времена, – писал И. М. Сеченов, – „психическим“ было только „сознательное“, т. е. от цельного натурального процесса отрывалось начало (которое относилось психологами для элементарных психических форм в область физиологии) и конец…» (т. е. действие, поступок) (Сеченов И. М. Кому и как разрабатывать психологию // Избр. филос. и психол. произв. – М.: Госполитиздат, 1947. – С. 252—255).
И. П. Павлов писал: «…Мы отлично знаем, до какой степени душевная, психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного». Одну из причин слабости психологического исследования он усматривал в том, что оно ограничивается сознательными явлениями. Поэтому и психолог при его исследовании находится в положении человека, который идет в темноте, имея в руках фонарь, освещающий лишь небольшие участки. «…С таким фонарем трудно изучить всю местность» (Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных // Полн. собр. соч.: 2-е изд. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – Т. III, кн. 1. – С. 105).
282
О наличии таких явлений говорят экспериментальные факты, свидетельствующие о том, что испытуемые могут адекватно реагировать на признак, наличие которого они не осознают, в котором они не могут дать отчета. См., например, Котляревский Л. И. Отражение непосредственных условных связей в корковой символической проекции // Труды лаборатории физиологии и патофизиологии высшей нервной деятельности ребенка и подростка. Т. IV // На пути к изучению высших форм нейродинамики ребенка / Под ред. проф. А. Г. Иванова-Смоленского и Э. Ю. Шурпе. – М.: Госмедиздат, 1934. – С. 446—447; см. также Торндайк Э. Процесс учения у человека. – М.: Учпедгиз, 1935. – С. 58—59 и 67—69.
Сознание – это первично осознание объективного мира; самый психический процесс, в результате которого осознается объект, не является тем самым тоже осознанным. Осознание психических процессов и явлений совершается опосредствованно, через их соотнесение с объективным миром. Осознание своего чувства предполагает соотнесение его с тем объектом, который его вызывает и на который оно направлено. Поэтому возможно неосознанное чувство. Неосознанное чувство – это, разумеется, не чувство, которое вообще не переживается; неосознанным чувство является, когда не осознана причина, которая его вызывает, и объект, лицо, на которое оно направлено. Переживаемое человеком чувство существует реально и не будучи осознано; реальность его существования как психического факта – в его действенности, в его реальном участии в регулировании поведения, действий, поступков человека.
Подобно этому люди сплошь и рядом делают правильный вывод, не осознавая его основания, – переносят правило с одних задач на другие, новые, не осознавая, что между этими задачами общего, и т. д. При этом грань между тем, что человек осознает и что как бы уходит из его сознания, текуча, изменчива, динамична: по ходу жизни и деятельности осознается то одно, то другое. Осознание человеком объективной действительности не только не исчерпывает всего существующего, но не охватывает и всего того, что непосредственно окружает человека и воздействует на него.
Физиологически динамика осознания и неосознания обусловлена индукционными отношениями возбуждения и торможения: более сильные раздражители по закону отрицательной индукции тормозят дифференцировку остальных раздражителей. При восприятии предметов осознаются признаки, являющиеся «сильными» раздражителями. В качестве «сильных» в обыденной жизни, в первую очередь, выступают те, которые связаны с закрепленным практикой назначением данной вещи. Их осознание индукционно тормозит осознание других свойств того же предмета [283] . Этим обусловлена трудность осознания той же вещи в новом качестве. Новые качества открываются сознанию, когда вещь включается в новые связи, в которых эти качества становятся существенными, «сильными».
283
Так же, по-видимому, объясняются факты, которые вслед за Бернхеймом (Bernheim) описал Жане (Janet). Бернхейм квалифицировал факты, о которых идет речь, как «негативную галлюцинацию». Заключались они в том, что испытуемому в гипнотическом состоянии внушалось, чтобы он не видел определенного объекта; по пробуждении указанный объект исчезал из поля зрения испытуемого. Подобно этому Жане внушал своим испытуемым, что бумажки, помеченные крестом, не могут быть видимыми. По пробуждении испытуемого Жане раскладывал перед испытуемым десять бумажек и предлагал их сосчитать. Испытуемый насчитывал шесть бумажек; четырех, помеченных крестами, он не видел. В другом варианте этих опытов Жане делал на бумажках, которые он хотел сделать невидимыми, надпись «невидимый» и таким образом устранял их из сознания. См. Janet D. La Personnalite. Ch.VII «Le probleme de la conscience». – Paris. – P. 143. Здесь значок (крестик) или надпись («невидимый») на бумаге превращались в тормоз для ее восприятия. В этих последействиях гипнотического внушения выступала общая закономерность осознания действительности, постоянно действующая и в нормальном восприятии. На многие стороны действительности в зависимости от обстоятельств надеваются (а потом снимаются) шапки-невидимки.