На воде покачивались небольшие продолговатые железные ящики. В корме обыкновенный автомобильный мотор. Эта посудина могла принять 25 тонн груза и 30 пассажиров. Команда обычно два человека — моторист и рулевой. Скорость пять-шесть узлов или почти одиннадцать километров в час.

— Огромная польза от них, — говорит Чероков. — Баржи и боевые корабли — крупные цели, фашисты так и охотятся за ними. А в такие вот суденышки нелегко попасть, да и много их, они рассредоточены по всему пути. Попробуй-ка за ними погоняться.

Этих суденышек, названных тендерами, ленинградцы к весне 1942 года построили более сотни. Их быстро оценили. Все пассажиры, переправлявшиеся через озеро, просились на тендеры.

— Понимаете, — сказал Чероков, — за всю весну

[229]

мы не потеряли ни одного тендера. Оказывается, это самый надежный для нас вид транспорта.

Команды тендеров работали героически, совершая до трех рейсов в сутки. Командовал этим беспокойным хозяйством замечательный моряк, мой старый товарищ по Черному морю, капитан 2 ранга Федор Леонтьевич Юрковский. Многие годы он командовал небольшими боевыми кораблями, отлично знал морское дело, и трудно было подобрать лучшего наставника и учителя для старшин тендеров. Федор Леонтьевич сам десятки раз пересекал бурное Ладожское озеро, показывая рулевым, как маневрировать на крутой волне, уклоняться от вражеских самолетов. Он воспитал сотни замечательных моряков, таких, как старшины тендеров Шлыков, Порошкин, Мохов, Воробьев и многие другие.

Эти небольшие кораблики и в дальнейшем принесли большую пользу. Благодаря своей небольшой осадке они оказались незаменимыми при высадке десантов. Некоторые старшины тендеров, получившие боевое крещение на Ладоге, впоследствии заслужили высокое звание Героя Советского Союза. Да и после войны эти кораблики еще долго верой и правдой служили нашему флоту.

И у меня не раз появлялась мысль: не мешало бы один такой тендер водрузить на берегу озера как памятник судостроителям и морякам Ладоги…

Гитлеровский генерал Кюхлер в интервью корреспондентам берлинских газет хвастливо вещал: «Единственный путь по льду Ладожского озера, при помощи которого Ленинград мог получать боеприпасы и продукты питания, с наступлением весны безвозвратно утерян. Отныне даже птица не сможет пролететь сквозь кольцо блокады, установленной нашими войсками».

А тем временем воды Ладоги бороздило в три раза возросшее число кораблей Ладожской военной флотилии и речного пароходства, доставляя Ленинграду и фронту все необходимое для борьбы с врагом.

[230]

 Весна 1943 года застала меня в Москве на посту помощника начальника Главного морского штаба. Одновременно я редактировал старейший журнал «Морской сборник». Работа интересная, творческая. Но справедлива пословица: «Как волка ни корми, а он все в лес глядит». Тосковал я по морю, по настоящей боевой службе.

6 мая поздно ночью раздался телефонный звонок. Беру трубку и слышу незнакомый строгий голос:

— Контр-адмирал Пантелеев?

— Да, это я, — отвечаю тихо.

— Вам надлежит прибыть в Кремль. Машина будет у вашего дома через двадцать минут.

И — щелчок в трубке.

Мучаюсь в догадках. Зачем вызывают, да еще так поздно? Но делать нечего. Поспешно собираюсь. И жена, и старик отец проснулись, спрашивают, в чем дело. А что я мог им ответить?

Едва успел одеться, в прихожей звонок. Открываю. Высокий, подчеркнуто аккуратный майор в форме войск НКВД отдал честь.

— Машина ждет.

В поездке по ночному городу военной поры мало привлекательного. Улицы темные, ни огонька, ни живой души. Только с грохотом проносятся встречные военные машины. Майор молчит, молчу и я. Проехали Арбат, Красную площадь, чуть притормозили в Спасских воротах Кремля и — дальше. Остановились у темного подъезда. Прохожу по слабо освещенному вестибюлю, поднимаюсь по лестнице. Большая приемная залита ярким светом. После ночной темноты режет глаза. За столом,

[231]

уставленным множеством телефонов, сидят и тихо разговаривают два подполковника. Один из них равнодушно бросает мне:

— Садитесь, пожалуйста.

Ждал я долго, даже очень долго. Наконец меня вызвали. Я вошел в обширную комнату. За длинным с голом, покрытым зеленой скатертью, сидели люди, многие из которых мне были знакомы только по портретам, — члены Политбюро, наркомы. Признаться, я немного растерялся. У стены одиноко стоял стул. Кто-то указал мне на него:

— Садитесь, товарищ.

Я сел. Высокий, стройный Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов, заложив руки за спину, молча остановился неподалеку от меня.