— Не иначе. Уголовное дело, кстати, заводилось. По факту нецелевого использования федерального имущества, но до суда не дошло. Не получилось доказать, что томографы были куплены не по дури, а ради откатов.

— Средний откат — тридцать процентов, значит, он там не меньше семи миллионов поимел, если томографы тянут на двадцать с гаком!

— Ясное дело — внакладе не остался. Он и сейчас не бедствует, ушел в НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии, руководит там чем-то. Тихо, чинно, благородно.

— Ну, там, — это не здесь! Потеря в статусе, и доходы не те.

— Главное — уйти так, чтобы сохранить нажитое или хотя бы большую часть.

— Это так. Нажитого там явно много. Только на поступающих озолотиться можно…

В кабинет заглянул Скибкарь. На лету уловил тему разговора и активно включился в обсуждение. С его подачи разговор свернул на конкретику — начали озвучиваться суммы, проценты, ставки. Данилову, не любившему считать чужие деньги, стало скучно. Он вышел из кабинета в коридор и позвонил домой. Звонок тут же отбился, а минутой позже пришло сообщение: «37,3 был, спит». Если про педиатра написано только «был», значит, — ничего страшного. Настроение сразу улучшилось. «Какой, однако, из меня получился мнительный папаша, — иронично подумал Данилов. — Всю жизнь успокаиваю родственников пациентов, призываю их быть сдержанными и не накручивать себя, а сам-то чего только не напридумывал… Правильно говорят — все надо испытать на своей шкуре. Пока сам не столкнешься, не поймешь».

— Ночь явно была нескучной, — Сааков не мог просто, без комментариев, пройти по коридору. — Под глазами круги, а на лице — блаженная улыбка.

— Угадал, — ответил Данилов. — И спасибо за деликатность.

— Это почему?

— Другой бы сказал — идиотская улыбка, а ты слово подобрал хорошее.

— Я очень вежливый и деликатный человек, — сказал Сааков.

— Главное, что скромный, — заметил Данилов.

— Скромность придумали посредственности, чтобы хоть чем-то уедать нас, гениев, — менторским тоном сказал Сааков и ушел, не дожидаясь ответа.

Проверяющих всех мастей и рангов Данилов не то чтобы недолюбливал, а как-то не понимал, что ли. Действительно, трудно уразуметь человека, главной целью деятельности (а то и всей жизни) которого является выявление чужих недостатков. Тут бы со своими разобраться, иногда целой жизни на это мало…

И ладно бы эти проверяющие просто выявляли ошибки (в конце концов, критика часто бывает полезной), но они же еще и унизить норовят, чтобы самим при этом возвыситься. Как будто статус проверяющего автоматически делает своих обладателей какими-то сверхлюдьми, элитой.

Главным недостатком всех проверяющих, которые попадались Данилову на его тернистом жизненном пути, было равнодушие к делу в целом. Взять хотя бы линейный контроль на «Скорой помощи». Разве заинтересованы контролеры в том, чтобы «Скорая» работала хорошо, без промахов и проколов? Вряд ли. Это больше нужно главному врачу, некоторым из его заместителей и заведующим подстанциями вместе со старшими врачами. Все косяки в первую очередь отражаются на них, сказываются на их премиях, репутации и карьере. А линейному контролю надо, чтобы «Скорая» работала как можно хуже (открыто в этом, конечно, никто не признается). Чем больше будет выявлено и зафиксировано нарушений, тем выше показатели работы контролеров. Вроде бы и общее дело делаем, а всякий по-своему.

На «Скорой», кстати говоря, были самые противные контролеры. Самые въедливые и самые несговорчивые. Отслеживали время, внешний вид, чистоту в салоне, укомплектованность бригад. Цеплялись ко всему, очень часто совершенно не по делу.

Был у Данилова на третьем году его работы на линии такой случай. Отвезли в больницу пьяного с сотрясением мозга, подобранного на улице. Пациент заблевал всю машину. Дело житейское, бывает. В больнице после сдачи пациента в приемное отделение кое-как вытерли салон тряпками, бывшими в запасе у водителя, и поехали на подстанцию мыть по полной программе — водой из шланга и щетками. На выезде из больницы машину остановил линейный контроль. Пожилой, угрюмого вида мужик сунул нос в салон, поморщился и записал в свои молескины, что такая-то бригада такого-то числа была на линии с грязным салоном. Объяснений Данилова контролер не слушал, они не нужны ему были. Хорошо хоть, что заведующий подстанцией выслушал и ограничился замечанием (как-нибудь отреагировать же надо), а не выговором, которое, в отличие от выговора с занесением, не влекло за собой лишения премий на год.

В другой раз линейный контроль в лице величественной дамы, в которой было не менее восьми пудов веса, приехал на подстанцию во время обеда даниловской бригады. Он был официальным: с ведома диспетчера бригада получила свои законные полчаса на прием пищи и активно ее принимала.

Контролер вошла в столовую и потребовала, чтобы Данилов прошелся вместе с ней до машины и показал, работает ли оборудование, заправлены ли баллоны кислородом, не просрочены ли даты годности лекарств и все такое. Данилов ответил, что до окончания официального обеда осталось двенадцать минут, и предложил даме попить чайку. Дама в ответ заорала, что снимает бригаду с обеда. Досрочное прекращение обеда по инициативе администрации практикуется в особых случаях, например, когда больше некому передать какой-нибудь серьезный вызов. Но чтобы устроить проверку? Данилов не подчинился, дама гневно потопала толстыми слоновьими ногами, имитируя пятибалльное землетрясение, и отправилась в диспетчерскую составлять акт о неподчинении распоряжениям линейного контроля.

Закончив обедать, Данилов тоже явился в диспетчерскую, попросил у диспетчера Сиротиной пару чистых листов бумаги, сел напротив усердно строчившей дамы и попросил ее предъявить удостоверение линейного контролера. Нельзя ведь писать жалобу на действия сотрудника, не зная его имени и фамилии. Поняв, что Данилов всерьез намерен отстаивать свою правоту, дама как-то сразу сдулась, даже в объеме немного уменьшилась, порвала недописанный акт и отбыла восвояси. Данилов был уверен в том, что до машины ему с контролером наверняка придется прогуляться и выдержать придирчивый осмотр, но ошибся.