Тем временем некоторые меры были предприняты в целях государственной обороны — только, пожалуй, это были меры и маловатые, и поздноватые. В числе их — заказ на двести 37-миллиметровых противотанковых полевых орудий, размещенный на австрийской фирме «Бёхлер». Для этих орудий требовались снаряды, способные пробить броневую плиту, — мы начали производство таких снарядов в Дордрехте. Наши ученые разработали новаторскую систему закалки головок снарядов с использованием специальной высокочастотной технологии, которая не вредила прочности остальной части снаряда. Через некоторое время мы убедились, что наши снаряды значительно лучше бёхлеровских.

Поставки из Австрии прекратились, когда ее аннексировала Германия, и тогда мы сами получили заказ на производство противотанковых орудий. Так неожиданно получилось, что мы стали делать пушки! Чтобы овладеть этим в высшей степени особым мастерством, нашим людям в Дордрехте пришлось работать буквально и днем, и ночью. И вот через год нам все-таки удалось собрать первое противотанковое орудие. Это было в апреле 1940 года, а несколько недель спустя эта самая пушка, установленная за заводскими воротами, уже стреляла по бронированным машинам врага.

Между тем в январе 1940 года, когда все мы работали на износ, чтобы наладить производство противотанкового орудия, я был вызван к одному подполковнику — крупной шишке в системе армейского снабжения. И у этого типа хватило духу сообщить мне, что он намерен отменить заказ! Видите ли, после победы немцев в Польше от Бёхлера поступило сообщение, что они могут снова поставлять нам ранее заказанные орудия. Не буду ли я любезен считать этот заказ аннулированным?

Вне себя от возмущения, я произнес:

— Подполковник, если сюда придут немцы, они будут вешать людей на деревьях этого сквера, и именно за то, что вы мне сейчас предлагаете — за саботаж. Это предательство!

Я счел сообщение из Австрии уловкой немцев, затеянной с целью заставить нас приостановить производство. Сами же они, конечно, даже и не подумают поставлять нам орудия. Мое негодование было вызвано и поразительной наивностью этого человека, и его намерением отменить заказ, над выполнением которого люди трудились сутками, трудились не для денег, не за страх, а за совесть, потому что хотели внести свой скромный вклад в дело национальной обороны. Мне удалось отстоять свою точку зрения, и заказ отменен не был.

Между тем мы работали над решением задачи, как обеспечить сохранность в Голландии нашего производства мирного профиля, если вторжение, которого мы так боялись, осуществится. Пусть даже официальная штаб-квартира «Филипса» переместилась на Кюрасао, необходима была юридическая основа деятельности тех структур, которые оставались в Эйндховене. Для этого была создана «рабочая» компания, которая арендовала заводы и оборудование у нашей фабрики ламп в Кюрасао. Управлять ею, по идее, должен был кто-либо из верхушки руководства концерна, кто должен был остаться в оккупации и решать все привходящие проблемы. Первейшей нашей задачей, разумеется, было блюсти интересы наших служащих. О том, что произойдет с заводами в случае оккупации, никто не имел ни малейшего представления. Остановят ли производство? Вывезут ли станки в Германию? Или поставят все под начало немецкого руководства? Последний вариант казался нам наиболее вероятным, но как можно было знать наверняка!

Мне и в голову не приходило, что эта роль выпадет на мою долю. Меня призвали в армию. По всем прикидкам, мне предстояло работать на оборону под защитой «водной линии» и со временем перебраться в Британию. Возможно, думал я, меня возьмут в плен и либо вывезут из Голландии, либо приговорят к бездействию здесь. Но все это были только предположения. На деле вышло совсем не так.

Кроме всего прочего, мы предприняли также несколько мер сугубо практического плана. К примеру, подготовили несколько тысяч конвертов с заработной платой, чтобы суметь заплатить служащим, если случится неразбериха, как оно на деле и произошло в мае 1940 года. Мы также, с изрядной долей оптимизма, создали самостоятельную торговую фирму в Блумендале с тем, чтобы продолжать поставки филипсовских товаров на запад страны.

8 и 9 апреля немцы атаковали Данию и Норвегию, и руководство концерна решило не играть с огнем. Многие семьи были переправлены за «водную линию обороны». Но в моем собственном семействе ситуация усугублялась еще одним обстоятельством. В любой момент мог родиться наш шестой ребенок!

Все наши предыдущие дети не торопились со своим появлением на свет. Так что невзирая на то, что первые схватки уже начались, мы погрузили колыбель и прочие принадлежности на заднее сиденье машины и направились в Гаагу. Ситуация была пиковая. Не исключалось, что дитя родится прямо в пути. Где именно? В какой больнице — в Хертогенбосе, в Утрехте, в Гауде? Что гадать! Можно было только надеяться к сроку поспеть в Гаагу. И что же? Поездка прошла спокойно. Полные уверенности, что Бог позволит ребенку родиться в нужный момент, в половине двенадцатого ночи мы подъехали к гаагской больнице, и Сильвия оказалась в предродовом отделении.

Я кинулся в министерство обороны — попытаться выяснить, что происходит. Оказалось, в Северном море замечены немецкие военные корабли, но оставалась надежда, что к Голландии они не пойдут. Возможно, это отвлекающий маневр, связанный с вторжением в Скандинавию.

Я вернулся в больницу. Там пока ничего не произошло, так что после полуночи я поехал опять в министерство обороны. Никто не спросил у меня никаких документов — я прошел прямо на телефонную станцию, где дежурили гражданские служащие. С ужасом я подумал, что захватить этих невооруженных людей и взять под полный контроль наши оборонные линии связи не составит никакого труда. У дежурного был телефон, так что я смог позвонить Оттену в его кабинет в Эйндховене.